Степан Бандера и судьба Украины

ОУНовцы выразили пожелание, чтобы в дальнейшем от имени правительства республики переговоры вели драматург Александр Евдокимович Корнейчук «как хороший политик и дипломат», а также президент Академии наук Александр Александрович Богомолец «как великий ученый». И услышали в ответ, что с их стороны тоже желательно появление известных фигур, а не людей, которые скрываются под псевдонимами.

Спорили почти до утра. Карин достал из портфеля бутылку водки и селедку. Предложил выпить за согласие. Никто не отказался. И приступили к ожидавшему на столе ужину. После чего гостей проводили до машины, и они благополучно вернулись во Львов.

Расставаясь, договорились о способах связи. Через несколько недель ОУНовцы получили письма от Карина с приглашением встретиться уже для серьезных переговоров в Киеве или в любом областном центре.

Но продолжения не последовало.

С помощью агентуры чекисты записали беседу Гавриила Костельника и Ивана Котива, уверенных, что их никто не слышит.

— Сейчас у нас очень сложное дело, мы даже не знаем, как себя вести и как выйти из создавшегося положения, — сокрушался Костельник. — Мы уже кое с кем из самого Центрального Провода связались. Там разногласия. Одни — за переговоры с большевиками. А большинство категорически против: поздно. Раньше переговоры были бы целесообразны, а сейчас уже слишком далеко зашли в вооруженной борьбе с большевиками.

Костельник изложил свою позицию:

— Ситуация сложилась такая, что нам надо что-то делать решительное. Этого не понимает митрополит. Он медлит, и у нас из-за этого идет с ним борьба. Митрополит думает, что мы, греко-католическая церковь, дав сто тысяч рублей, этим показали свое лицо перед советской властью. Он и кое-кто с ним не понимают необходимости той тонкой работы, какую мы должны вести с большевиками. Конечно, мы откровенными с большевиками не будем. Нам нужно маскироваться, но так, чтобы большевики нам верили.

Некоторые священники, — продолжал Костельник, — нападали на нас: зачем ездили в Москву, москалям верить нельзя, что бы они нам ни обещали, они не выполнят, а сделают так, чтобы нас прибрать к рукам. Я и моя группа доказывали, что с москалями надо находить точки соприкосновения. Не потому, что мы верим большевикам, а потому, что они будут стараться нас обойти. Нам же нужно вести с ними такую работу, чтобы не даться им. По вопросу переговоров мы связались с Шухевичем и Лебедем. Провод не хочет окончательно решать этот вопрос, не услышав нашего совета. Мы же сами для себя ничего не решили. Шухевич за переговоры, а Лебедь категорически против.

Гавриил Костельник уважительно именовал Шухевича дальновидным политиком и умным человеком:

— Шухевич считает, что методы, которые сегодня ОУН* использует в практике своей работы, гибельны для организации. Могут привести к полному уничтожению ОУНовских кадров. Задача же состоит в том, чтобы их сохранить. Единственный путь — переговоры. При помощи переговоров можно легализовать, то есть спасти от уничтожения кадры, необходимые для будущей национальной революции. Замаскировать ОУНовские кадры, внедрив их в государственный аппарат, в армию, во все отрасли экономической и культурной жизни. Шухевич полагает, что пора отказаться от активной вооруженной борьбы с советской властью, отказаться от террористических методов.

Лебедя же, сообщала агентура, Костельник называл фанатиком. Лебедь категорически возражал против переговоров и твердо стоял на необходимости продолжения вооруженной борьбы. Считал, что интеллигенция Львова зашаталась, не протестует против Советской власти, а наоборот, льет воду на большевистскую мельницу.

— Семьдесят пять процентов львовской украинской интеллигенции надо уничтожить, — так, по словам Костельника, заявил Лебедь.

Лебедь угрожал: в случае, если руководство ОУН* пойдет на переговоры — отколоться от Центрального Провода и уничтожать тех, кто возьмется вести переговоры или практически исполнять договореннности с большевиками.

Чекисты поняли, что Костельник виделся с Лебедем, но решил это скрыть. Выяснилось, что Костельник разговаривал и с матерью Романа Шухевича, которая находится во Львове. Она пришла к нему за советом:

— Доктор, мы знаем, чему наши дети себя посвятили. Они не пожалеют жизни за Украину. Имеем ли мы право подсказать им, чтобы они прекратили проливать кровь и нашли другие пути к осуществлению нашей идеи?

Костельник ответил, что очень хорошо понимает чувства матери, потому что у него самого сыновья тоже в ОУН*.

— Я растерялся и не знаю, имеем ли мы право усугублять разногласия в Проводе? — говорил он. — Не причиним ли мы тем самым зла своему народу? Это меня мучает, и я сам себе не могу дать ответа. Боюсь, чтобы не вышло так, что договоримся с Москвой и, тем самым, своими руками похороним свое детище — дорогое для Украины дело национальной революции.

Иначе говоря, отмечали чекисты, верхушка униатов ищет выхода из создавшегося положения, в руководстве униатов — разброд, и «наиболее шатающимся», не пришедшим пока ни к какому выводу, является Костельник.