Степан Разин. Книга вторая

— А наше последнее слово мы скажем пулей да саблей, — грозно закончил он. — Когда дворянская кровь просочится до самых гробов убитых товарищей наших, тогда и услышат они последнее наше слово. А ныне — прощай, Фрол…

Степан поглядел на убитого и опустил голову.

Наумов дал знак накрывать крышку гроба, когда кто-то с пригорка заметил еще с сотню всадников, мчавшихся от верхних станиц.

— Еще казаки поспешают проститься! — крикнули из толпы, и Наумов махнул казакам погодить закрывать гроб.

Все смотрели по направлению к приближавшейся сотне, над которой развевался по ветру хвостатый бунчук. Вот всадники скрылись на миг за кустами и, стремительно обогнув по тропе бугор, понеслись к кладбищу.

Впереди мчался Фрол Тимофеевич Разин — брат атамана. В белой парчовой шубе на соболях, в седой смушковой шапке, на белом коне, с гурьбой есаулов он подскакал к стоявшим на кладбище казакам. Толпа казачат и женщин дала им дорогу. Молодой казак, соскочив на ходу с коня, придержал Фролу стремя. Двое нарядных есаулов привычно подхватили его под руки, помогая сойти с седла.

— Что тут у вас? — по-хозяйски спросил Фрол, входя в круг казаков.

— Минаева Фрола хороним, — откликнулся кто-то.

— А-а, тезку?! — развязно выкрикнул Фрол и, пьяно качнувшись, плечом раздвигая толпу, шагнул к гробу. Он заглянул в лицо мертвеца. — Шумлив был казак! Отшумелся! — громко добавил он.

— Шапку скинь! — резко одернул его Наумов.

— Не любил он сам ломать шапку! — ответил Фрол, задетый окриком есаула. — Во всем был сам себе высокая голова. Кабы стоял он живой о сем месте, сказал бы я вам: судите нас с тезкой, удалые атаманы, всем кругом судите!

— Чего ты плетешь! — оборвал Степан.

— Я, брат, не плету! — упрямо настаивал Фролка. — Пропал тезка, пусть ему будет пухом земля, бог с ним! А уж живому ему не спустил бы…

— Батька! — выкрикнул минаевский есаул Сеня Лапотник, с обвязанной кровавой повязкою раненой головой, шагнув из толпы, стоявшей у гроба. — Пошто твой брат мертвого клеплет?! Суди! Рассуждай! Оба тут перед нами. Пусть Фрол Тимофеич свое говорит, а мы скажем сами за нашего атамана.

Разин строго кивнул брату.

— Сам ты затеял, Фролка, судиться, — сказал он.

— С живым, Степан! С мертвым каков же суд?! — покосившись на гроб, возразил Фрол.

— Иной и в живых мертвец, а тот и мертвый сам за себя постоит: дела его правду скажут! — крикнул малорослый казак из толпы израненных, дружно стоявших вместе товарищей убитого атамана.

— Дело ли будет, робята живого с убитым судить? — спросил Степан Тимофеевич, обратившись ко всем собравшимся.

— А чем, батька, не дело! Фрол Тимофеич обидел Минаича. Мертвый защиты просит! — ответили казаки Минаева.

Трое казаков стояли еще перед могилой, держа крышку гроба, но не решаясь накрыть его и ожидая знака от старших.

— Постойте гроб накрывать, — сказал Разин. — Пусть Фрол в лицо покойнику смотрит да правду молвит, о чем говорил.

Фролка вызывающе посмотрел на Степана, шагнул ближе к могиле.

— Ну что ж, и скажу! — произнес он громко, чтобы слышали все. — Я взял город Коротояк, а Фрол Минаич влез в верхние городки по Донцу. Есаулов своих он послал в Острогожск да в Ольшанск. Стали мы с ним соседи по городам. Он атаман со своей ратью. Я сам себе атаман — со своей. Тут слух, что побили тебя, Степан, под Синбирском. Мы с Минаичем съехались для совета по слуху. Было так? — спросил Фролка, взглянув на Сеню.

— Было так, — подтвердил минаевский есаул.

— Я Минаеву говорил: «Чем стоять в городах, нам лучше Дон да казацкие земли блюсти», — продолжал Фролка. — А Минаич шумит: «Я что взял у бояр, того не отдам!» Я молвил: «Степан поранен. Ты слушай покуда меня: пока не встанет Степан, бросай города, копи силу». Что ж я, дурак, что ли, был? Атаманская сметка была у меня! А он еще дальше на царские земли полез. Пошто? Я его упреждал, а он величался: «Разин, кричит, ты — Разин, да только не тот! Я, шумит, хлебом весь Дон накормлю без московского хлеба! Я, кричит, всю Слободскую Украину и Запорожье вздыму, я тут не хуже, чем Разин по Волге, народ возмету!» Во всем величался! Больше тебя хотел стать, брат Степан. Покуда ты ранен лежал, он хотел наперед скакнуть. Слава твоя не давала ему житья. На том и пропал…

— Кончил, что ли, брехать? — перебил Степан.

— Нет, не кончил! — дерзко выкрикнул Фролка. — Судить, так уж слушай меня до конца! Чего же натворил Минаев? Не только его убили — побили его казаков. Три тысячи дал ты ему, Степан Тимофеич. А где они ныне? Города все равно все побрали назад, как я его упреждал. Народ казнят. Виселиц — будто лес растет по дорогам… И с той стороны теперь то же: Ольшанск, Острогожск, Коротояк — все дворянской ратью полно; того и гляди грянут на Дон. А мне их в Качалинском не удержать. Ты мне Качалинский городок да Паншин велел уберечь, чтобы с Волгой сходиться… А ныне я как удержу воевод?

— Кончил? — спросил Степан.

— Ну, кончил! — по-прежнему дерзко ответил Фролка.

— Давай, Минаев, ответ! — внятно сказал Разин, обращаясь к покойнику.

Сеня Лапотник шагнул к изголовью гроба.

— Я, Степан Тимофеич, скажу за него, — произнес он громко.