Степан Разин. Книга вторая

— Указывать будешь мне, бесноватый дурак! — рыкнул раздраженный Степан.

Он подхлестнул коня и, оставив Прокопа, на рыси догнал казаков, разъезжавшихся с кладбища.

Хитрость на хитрость

Степан Тимофеевич указал жене застелить столы лучшими скатертями, выставить побогаче кубки и блюда, не жалеть привезенных в дар Фролом Минаевым наливок, медов и настоек, чтобы получше принять Корнилу с его есаулами и ближними казаками.

Степан не хотел сам говорить с братом.

— Спроси скомороха Фролку, как надо у них. Он много терся в Черкасске — ведает, что на пирах любо Корниле.

Получив через Алену Никитичну приказ брата, убитый и оробелый Фролка в один миг ожил, почувствовав себя снова чуть ли не атаманом.

— Да кто же так ветчину кромсает?! Эх, ты-ы! Оглобля! — покрикивал он на одного из казаков, данных ему для помощи. — Меды да наливочки тоже любят уряд. У них свои атаманы да есаулы, подъесаулы, десятские, — поучал он Алену. — Горилочку старую пенную — передом: она в питии — войсковой атаман. Постой-ка, глоточек отведаю… Эх, хороша!.. Травничек рядом душистый, а наливочки — значные казачки, нарядные, в алых ленточках, — ставь тут, насупротив, рядком вишневочка — атаманша… Сливяночка — войскова есаулиха… А мед-то, мед — войсковой казначей — ему место!..

Когда случалось проходил Степан, Фролка смолкал и старался скользнуть неприметно в кладовку или за чем-нибудь выйти во двор…

Серебряные ковши, кубки, братины громоздились горой, выставляемые из тяжелого сундука.

К столу подошел Степан, поглядел на посуду.

— Сколь крови казацкой на них запеклось, — указал он на кубки.

— Да что ты, Степанка, все мыты! — встрепенулась Алена.

Степан усмехнулся, обнял ее за плечи.

— Не отмыть их, Алешенька, не трудись — ни вином, ни водой не отмоешь!..

Двое казаков осторожно вкатили в землянку бочку пива, поставили на пол в углу.

… Ночью, когда все спали, Степан Тимофеевич поднял деда Панаса.

— Як, диду, шаблю ще тримаешь?

— Мицно тримаю, сынку! Хиба справа яка знайшлась для старого? — спросил, подмигнув, Черевик.

— Велыкая ратная справа, диду! — сказал Степан. — Але сдюжишь ли?

— Кажи, там побачимо.

Дед Черевик набил трубку, зажег. Степан взял ее изо рта у деда, раза два потянул и отдал. Молча и долго думал. Черевик не мешал ему. Забравшись с босыми ногами на лавку, пошевеливая пальцами ног, он курил и крутил седые усы. Из-под расстегнутого ворота холщовой рубахи виднелся на черном шнурке резной кипарисовый киевский крестик…

— Ну, слухай, Панасе. Кажи, кого ведаешь кращего есаула у нас в городке! — спросил Разин.

— Дрон Чупрыга найкращий, Стенька! — сказал дед. — Я Дрона на десять инших не сменю.

— Когда так, бери с собой Дрона, бери семьсот казаков — да в дорогу. Корнила нас обдурить собрался. Нашел желторотых! Не пташенята мы, диду. Пусть приезжает Корнила. Горилки хватит, наливок, меду довольно, а крови казацкой ему не попить!.. Покуда они пировать тут станут да будут думать, что голову нам задурили, а мы с тобой под черкасские стены!.. С вечера, как мы за стол усядемся, ты с казаками две пушки возьмешь — и к Черкасску. А как гости мои дорогие под стол упадут от питья, я — в седло и туды же, за вами. Ночь долга. По правому берегу станем в станицах, часа два покормим, казакам и коням дадим роздых, а к рассвету ударим взятьем…

— Оце гарно! — воскликнул старик. — Спробую еще раз, старый, як водыты козакив у сичу.

— Я мыслю, дед, сечи не будет: не станет казацтво с казацтвом биться. Отворят они нам ворота.

— Дай боже, сынку! — согласился старый казак.

Они посидели еще, размышляя о том, откуда лучше напасть на город.

… Глубокой осенью Корнила прислал гонца в Кагальник — сказать, что крымцы собрались кочевьями близко к Черкасску. Степан еще не занимался тогда никакими делами. Семен Лысов разрешил Корниле исправить стены и вал. Теперь подъездчики рассказали Разину, где вал был слабее. Оказалось, на крымскую сторону не было вовсе направлено пушек, там, вместо пушек, торчали в бойницах крашенные смолою бревна. Зато в кагальницкую сторону были наведены пушки, возле которых всегда наготове дымился зажженный фитиль, дозорные день и ночь сидели на башнях, глядя в кагальницкую сторону, а пушкари так и жили в одной пушкарской избе, под самой стеной.

Лучше всего было взять город, обойдя его с тыла, от крымского рубежа.

Вдвоем дед Панас и Степан написали письмо к караульным воротным, обещая им милость, если они без шуму откроют ворота, и казнь — если поднимут тревогу. Воткнутое на пику письмо должен был передать одиночный казак, подскакав к воротам, в тот миг, когда войско будет стоять уже готовое к приступу. Выстрел со стороны ворот будет значить отказ воротных, и тотчас разинские казаки кинутся на стены. Лестницы с крючьями Разин велел заготовить днем, чтобы никто не знал о них даже в Кагальнике.

Дед со Степаном расстались уже перед утром.

Поутру к атаману пришел Прокоп. Он был мрачен.

— Нынче гостей поджидаешь? — спросил он.

— Мыслю, нынче приспеют, — ответил Степан.