После того, как больничный режим был смягчен настолько, что Нвокеди разрешили пользоваться макроинформационными сетями, он сразу же авторизовался в своем личном виртуальном кабинете сотрудника научного центра «Тихая» и попытался систематизировать данные, накопленные в приватном разделе — ничего не вышло. Паго уже знал, что его личный киб-секретарь Маус, согласно предварительному заключению экспертов-интеллектроников СОЗ, не подлежит восстановлению. Обычный инфор никак не мог его заменить, а от нового киб-мастера было бы мало пользы. Но, самое главное, Паго просто не мог заставить себя сосредоточиться. Его мысли по-прежнему вращались вокруг Тихой, но уже, так сказать, по иной орбите. Чисто интуитивно он чувствовал, что шел к разгадке тайн планеты верным путем, только способы выбрал не те. Тут надо иначе…
В то же время Нвокеди с некоторым удивлением обнаружил, что привычные и кажущиеся необходимыми каждому человеку вещи перестают его интересовать; характерные лично для него устремления потеряли былую привлекательность. Не то чтобы они совершенно утратили ценность в его глазах, но как бы сдвинулись с первого плана, отступив назад перед чем-то более важным, чему он пока не мог подыскать названия. Нвокеди вновь смотрел на себя будто со стороны, только теперь — в самом широком смысле, холодно и с приличной долей брезгливости оценивая пройденный жизненный путь.
Вскоре лечащий врач разрешил ему принимать посетителей, но Паго это не порадовало, хотя и означало, что дело явно идет к выписке. Ни в школе, ни в инсттитуте, ни за те годы, что делал карьеру, он так и не удосужился обзавестись хоть одним другом, который мог бы прилететь на другую планету только для того, чтобы его навестить.
Однако один посетитель словно дожидался решения врача. По связи он представился как Маркус Мендель из «Евгеники», опустив прочие подробности, обычно сопровождающие процедуру знакомства. Очевидно, Мендель полагал, что ученому, проводящему несанкционированные эксперименты, его имя должно многое сказать и без дополнительных пояснений. И он был совершенно прав, будучи в научных кругах весьма известным человеком.
Для людей, подобных Нвокеди, Мендель являлся примерно тем же самым, что бог Айту-Хатамган для нарушивших табу аборигенов Тихой. Те могли, предавшись его покровительству, заслужить прощение Айтумайрана и стать хатаму — странствующими шаманами-отшельниками. Что же касается дисквалифицированных ученых, то в лице Менделя и представляемой им организации они обретали надежду на продолжение своих исследований нелегально, причем за хорошую плату. Хлопоты по восстановлению утраченного статуса, обычно многолетние и дорогостоящие, «Евгеника» полностью брала на себя.
Паго считал, что дисквалификация ему не грозит, разве что отстранение от практической деятельности по состоянию здоровья. Тем не менее, он постарался проявить приличествующую случаю вежливость — в конце концов, Мендель проделал длинный путь ради того, чтобы встретиться с ним. Но не нашел в себе сил преодолеть свою отстраненность от происходящего, ставшую уже его обычным состоянием. И еще его настораживала оперативность, с какой Мендель появился в «Гиппократе» — через два часа после очередной диагностики! — словно об открывшейся возможности свиданий с Нвокеди ему сообщили персонально.
Паго не удивился бы, узнав, что так оно и есть на самом деле. И, конечно, Мендель должен был давно прилететь на Ульмо и находиться где-то неподалеку в нужный момент. Если только сам не организовал встречу, оказав давление на лечащего врача.
Свидание прошло в парке, подальше от посторонних глаз, если не считать вездесущие камеры. Однако они служили только для визуального наблюдения за пациентами; прослушивание разговоров исключалось. Маркус оказался прекрасным собеседником, обнаруживая недюжинную эрудицию по любому затрагиваемому вопросу. Туземцы Тихой, их предания, «эффекты городов» и проблемы современной культурологии — во всех поднятых темах он был на высоте, поражая Паго глубиной знаний.