С годами ближе к истине и крыльцу.
Он ходит в старой, пропахшей бензином, коже.
Он молится самогону и колесу.
Сказать: брутален? Ну, ладно, пускай брутален.
Втройне – когда не выспится и небрит.
Мои стихи спотыкаются о детали,
Вскрывая его бесконечные сентябри,
Оранжевые, лоскутные – как ни шей их,
А шов ложится грубый и строки трёт.
Когда петля обнимет его за шею,
Мне просто нужно сделаться той петлёй.
Родиться в осень
Наша осень играет дурочку, сентябрится, издевается, снимается, издаётся, заполняет собою улицы и таблицы, то готовится к наступлению, то сдаётся первой кровью замочных скважин, густой и ржавой, заливается беспризорностью по канистрам, вызывает недоумение и пожарных, чтобы выступить и под занавес поклониться. Мы наёмники нашей осени. По команде мы повязаны вдохновением и шарфами. Занимая за нами очередь в автомате, обделённые неслучайностью, вы попали под раздачу копыт и крыльев, рогов и нимбов – обязательной атрибутики суицида. Каждый смертный имеет право родиться мимо, просто в осень и без привязки к часам и цифрам. Каждый смертный, включая фары и самых буйных, если функции сохранения заебали, безусловно, имеет право влюбиться в пулю и поймать её на излёте, зажав зубами.
Яна
[каждому из]
Хроники памяти – грязный шлюз.
По-настоящему и надолго
Мальчики любят первых шлюх,
Девочки – первых своих подонков.
Время трезвеет, разводит фарс
В баночке с мыльными пузырями.
Опыт иллюзии лучше нас
Пробует взрослость, соизмеряя
Фокус и выдержку, ловит кадр,
Если пощёчины бьёт прожектор.
Принцип спирали, возврат витка –
Главный по истинам и по жертвам.
Все говорят: у него талант –
Прямолинейный, почти вандальный.
Девочка с именем Не_дала
Тщательно снится тебе годами.
Раньше ты думал: какая блядь!
[Cделав акцент на порок и лживость].
Нынче бестолку усугублять,
Просто не склеилось, не сложилось.
Раньше мечталось: хотя бы раз!
Нынче решение слишком явно –
Вырви из памяти и раскрась,
И назови её имя – Яна.
Главная по тишине
и если осень клюнет меня в висок,
а липкий страх поцелует меня поддых,
принцессы (чей взгляд бесстрастен, а лоб высок)
плеснут на плечи живой дождевой воды,
отпросят, отмоют от прошлых-пришлых-чужих,
очертят круг одним безотрывным "вж-ж-жик",
выберут/назначат главной по тишине.
они всегда меня возвращают мне.
Ближний бой
А тоска [беспочвенна, бесшовна]
Наблюдает из-под капюшона
Как ноябрь проходит отрешённо
Тыльной стороной календаря,
Как из всех щелей немаркой кармы –
Маленьких, уютных барокамер –
Поползли в разведку тараканы
Новые вершины покорять,
Старые – расшатывать и рушить.
Хуета романтикой наружу.
Допусти – и ты обезоружен,
Извлечён из ряда доминант.
Вскрыт, как сберегательная касса.
Можешь сколь угодно зарекаться,
Проглядев, как вышло за лекарством
Время, где на вырост имена.
Можешь пить из блюдца и копытца
Воду/водку. Можешь в них топиться.
Голос, что устал в тебе копиться,
Сядет на холодную иглу
Граммофона, вьющего пластинку.
Там, где жесть сама себя постигла,
Открывает курсы гид по стилю,
Приглашает в новую игру.
Если бред к реальности лоялен,
Ноябри не сходятся краями,
А галлюцинации баянят,
Отрицая время как врача.
Призраки у памяти в обоймах.
Призракам не холодно, не больно,
Призраки известны ближним боем
Вместе с неумением прощать.
Крайний север
Какое право будет дано словам, когда ноябрь безвременно раскурочен [лишён курка], и нет пустоты короче, чем та, которая хочет тебя сломать? Чем та, которая носит твоё лицо, пока столица носит ошейник МКАДа. Когда в движеньи любой поворот угадан, гораздо злей вращается колесо. А если гордость выстроить в звукоряд, в твоих глазах случается крайний север. Тревожный снег спускается с донесеньем, стучится в двери, требует отворять. Приходят строки, дабы тебя лечить, засыпав ночь, карманы и лобовое, напомнив как мучительно слабоволен один из самых главных твоих мужчин. Обратный путь затянут и узловат, пустой конверт укачивает эпоху.
Теперь, когда тебе наконец-то похуй, какое право будет дано словам?
На прицеле шестого