Читаем Степень свободы полностью

С годами ближе к истине и крыльцу.

Он ходит в старой, пропахшей бензином, коже.

Он молится самогону и колесу.

Сказать: брутален? Ну, ладно, пускай брутален.

Втройне – когда не выспится и небрит.

Мои стихи спотыкаются о детали,

Вскрывая его бесконечные сентябри,

Оранжевые, лоскутные – как ни шей их,

А шов ложится грубый и строки трёт.

Когда петля обнимет его за шею,

Мне просто нужно сделаться той петлёй.

<p>Родиться в осень</p></span><span>

Она любит невоспитанно, дерзко, буйно острым солнцем выцарапывать на перилах имена людей, с которыми Осень Будет. 

        Кот Басё

Наша осень играет дурочку, сентябрится, издевается, снимается, издаётся, заполняет собою улицы и таблицы, то готовится к наступлению, то сдаётся первой кровью замочных скважин, густой и ржавой, заливается беспризорностью по канистрам, вызывает недоумение и пожарных, чтобы выступить и под занавес поклониться. Мы наёмники нашей осени. По команде мы повязаны вдохновением и шарфами. Занимая за нами очередь в автомате, обделённые неслучайностью, вы попали под раздачу копыт и крыльев, рогов и нимбов – обязательной атрибутики суицида. Каждый смертный имеет право родиться мимо, просто в осень и без привязки к часам и цифрам. Каждый смертный, включая фары и самых буйных, если функции сохранения заебали, безусловно, имеет право влюбиться в пулю и поймать её на излёте, зажав зубами.

<p>Яна</p></span><span>

     [каждому из]

Хроники памяти – грязный шлюз.

По-настоящему и надолго

Мальчики любят первых шлюх,

Девочки – первых своих подонков.

Время трезвеет, разводит фарс

В баночке с мыльными пузырями.

Опыт иллюзии лучше нас

Пробует взрослость, соизмеряя

Фокус и выдержку, ловит кадр,

Если пощёчины бьёт прожектор.

Принцип спирали, возврат витка –

Главный по истинам и по жертвам.

Все говорят: у него талант –

Прямолинейный, почти вандальный.

Девочка с именем Не_дала

Тщательно снится тебе годами.

Раньше ты думал: какая блядь!

[Cделав акцент на порок и лживость].

Нынче бестолку усугублять,

Просто не склеилось, не сложилось.

Раньше мечталось: хотя бы раз!

Нынче решение слишком явно –

Вырви из памяти и раскрась,

И назови её имя – Яна.

<p>Главная по тишине</p></span><span>

     в колени – всем женщинам, что меня берегут 

             Яшка Казанова

и если осень клюнет меня в висок,

а липкий страх поцелует меня поддых,

принцессы (чей взгляд бесстрастен, а лоб высок)

плеснут на плечи живой дождевой воды,

отпросят, отмоют от прошлых-пришлых-чужих,

очертят круг одним безотрывным "вж-ж-жик",

выберут/назначат главной по тишине.

они всегда меня возвращают мне.

<p>Ближний бой</p></span><span>

А тоска [беспочвенна, бесшовна]

Наблюдает из-под капюшона

Как ноябрь проходит отрешённо

Тыльной стороной календаря,

Как из всех щелей немаркой кармы –

Маленьких, уютных барокамер –

Поползли в разведку тараканы

Новые вершины покорять,

Старые – расшатывать и рушить.

Хуета романтикой наружу.

Допусти – и ты обезоружен,

Извлечён из ряда доминант.

Вскрыт, как сберегательная касса.

Можешь сколь угодно зарекаться,

Проглядев, как вышло за лекарством

Время, где на вырост имена.

Можешь пить из блюдца и копытца

Воду/водку. Можешь в них топиться.

Голос, что устал в тебе копиться,

Сядет на холодную иглу

Граммофона, вьющего пластинку.

Там, где жесть сама себя постигла,

Открывает курсы гид по стилю,

Приглашает в новую игру.

Если бред к реальности лоялен,

Ноябри не сходятся краями,

А галлюцинации баянят,

Отрицая время как врача.

Призраки у памяти в обоймах.

Призракам не холодно, не больно,

Призраки известны ближним боем

Вместе с неумением прощать.

<p>Крайний север</p></span><span>

... и каждый маршрут по-своему одинаков, и каждый игрок становится подлецом. 

        Кот Басё

Какое право будет дано словам, когда ноябрь безвременно раскурочен [лишён курка], и нет пустоты короче, чем та, которая хочет тебя сломать? Чем та, которая носит твоё лицо, пока столица носит ошейник МКАДа. Когда в движеньи любой поворот угадан, гораздо злей вращается колесо. А если гордость выстроить в звукоряд, в твоих глазах случается крайний север. Тревожный снег спускается с донесеньем, стучится в двери, требует отворять. Приходят строки, дабы тебя лечить, засыпав ночь, карманы и лобовое, напомнив как мучительно слабоволен один из самых главных твоих мужчин. Обратный путь затянут и узловат, пустой конверт укачивает эпоху.

Теперь, когда тебе наконец-то похуй, какое право будет дано словам?

<p>На прицеле шестого</p></span><span>
Перейти на страницу:

Похожие книги

Рубаи
Рубаи

Имя персидского поэта и мыслителя XII века Омара Хайяма хорошо известно каждому. Его четверостишия – рубаи – занимают особое место в сокровищнице мировой культуры. Их цитируют все, кто любит слово: от тамады на пышной свадьбе до умудренного жизнью отшельника-писателя. На протяжении многих столетий рубаи привлекают ценителей прекрасного своей драгоценной словесной огранкой. В безукоризненном четверостишии Хайяма умещается весь жизненный опыт человека: это и веселый спор с Судьбой, и печальные беседы с Вечностью. Хайям сделал жанр рубаи широко известным, довел эту поэтическую форму до совершенства и оставил потомкам вечное послание, проникнутое редкостной свободой духа.

Дмитрий Бекетов , Мехсети Гянджеви , Омар Хайям , Эмир Эмиров

Поэзия / Поэзия Востока / Древневосточная литература / Стихи и поэзия / Древние книги