Степени (СИ)

Выровнять дыхание и, снова и снова проваливаясь за знакомый рисунок радужки, в самую глубину расширенных в полумраке зрачков, попытаться соотнести всё это с реальностью, с тем, что это на самом деле Питер. Его младший брат, его снисхождение и восхищение, и вечное обрубание на полпути к небу, и перехватывание на полпути к земле.

Нейтан сделал последний незаметный утихомиривающий вдох, и, прислушавшись к самому себе, удивлённо замер.

Нет, не сложно.

Он как будто впервые уставился на брата – всё-таки он его дождался! – и вдруг улыбнулся:

- Это точно ты?

И Питер, сам не замечающий, с какой тревогой ожидал от Нейтана следующего шага, как будто от этого зависела чья-то жизнь, рухнул в эту улыбку, чувствуя, как всё возвращается на круги своя.

- Хочется на это надеяться, – с нервным смешком ответил он, и, пытаясь перебороть эмоциональное возбуждение, оглянулся, переводя внимание с брата хоть на что-нибудь, способное отвлечь от него, – во всяком случае, я узнаю свой дом, он точно остался тот же самый.

Однако, произнеся это, он понял, что это не совсем так.

Скользнул взглядом по куртке Нейтана, перекинутой через спинку кресла; по часам, заряднику, лежащим на комоде; коробке с кофе и по кружке с нарисованным на ней американским флагом, и остановился на последней, силясь принять факт её нахождения в этих стенах. Почему-то именно она поразила его больше всего.

- Хотя кое-что всё-таки изменилось, – возразил он сам себе, возвращаясь взглядом к Нейтану.

Тот пожал плечами.

- Дурацкая кружка. Из штаба. Заскочил туда однажды, не хотелось лишний раз заходить к матери. Твою я берёг, а остальные у тебя…

- …слишком маленькие, – хмыкнув, закончил вместо него Питер.

Приподняв брови и шутливо вздохнув, дескать, что поделать, если так и есть, Нейтан подошёл к окутанной внезапным вниманием посудине, покрутил её в руках, словно желая что-то там высмотреть между белых на синем звёзд, вернул на место и застыл, не оборачиваясь, и не решаясь оторваться от неё взглядом.

- Я жил здесь, пока… – хрипло начал он и, прокашлявшись, неопределённо взмахнул руками, – …пока ждал тебя.

Глупо было спрашивать, почему именно здесь. И любой ответ прозвучал бы глупо.

И Питер не спросил – и Нейтан не ответил. Только зачем-то уточнил после долгой и совсем не глупой паузы:

- Я знал, что ты вернешься.

На всякий случай. Чтобы Питер получше запомнил. Чтобы сделать ещё один стежок в его памяти, пришивая тот факт, что в каком бы безумии не плескался этот мир, среди него всегда будет оставаться неизменным тот островок, на котором он, Нейтан, будет ждать своего младшего брата.

Всегда.

Потому что иначе и быть не может.

Обернувшись, он посмотрел на Питера – понимает ли тот?

Питер понимал. Всё, что было произнесено, и даже больше, чем Нейтан мог бы выразить словами или даже взглядом. Режим эмпатии, в отсутствие касаний, был выкручен им на максимум, и та глубина эмоций, и напряжение, исходящие от брата, столь необычные для него, отдавались в Питере с таким резонансом, что он снова – уже который раз за этот день – забыл, как дышать. Всё тот же старший брат. Всё та же сила в нём. Но – и это Питер отчётливо сформулировал сам перед собой только сейчас – без единого заслона. Ни масок, ни скафандров, никакого укреплённого периметра. Такой, что страшно коснуться не только пальцами, но даже дыханием или слишком громким словом. Сильный – и незащищённый. До невозможности. До желания накинуть на него хоть что-нибудь, то ли чтобы никто не смог покалечить, то ли чтобы никто не видел, и даже не смел ни смотреть, ни пытаться дотронуться до этой оголённости. Питера кольнуло несколько не слишком ему знакомых до этого ощущений: страх за старшего брата – и превентивная ярость и ревность к тем, кто мог бы рискнуть шагнуть на тот островок, который Нейтан хранил только для него, но с которого снял полог невидимости со всех сторон, чтобы всегда и отовсюду Питер мог туда вернуться. Полностью подставляясь только ради каких-то гипотетических вероятностей. Без малейшей попытки защитить самого себя… как будто кроме возвращения брата больше ничего не имело значения… как будто он пытался этим что-то искупить… как будто иначе в дальнейшей жизни не было никакого резона…

- Ты изменился, – невольно повторил вслед своим ощущениям Питер свои первые при этой встрече слова.

- Кто бы говорил, – прошёлся взглядом Нейтан по особенно заметно прорезавшимся морщинам на лице брата, которое ещё несколько месяцев назад было совсем гладким и юношеским.

Теперь в нём было очень мало юного, или беспечного, или наивного. Печать пережитого оставила за это время неизгладимые следы, и Нейтан мог только гадать, что же такого произошло с Питером. Он начал любить эти морщины, и тёмные круги под глазами, как только увидел, и полюбил – заранее – всё, что ещё было в брате нового, но чего он пока не заметил. Но это не мешало ему остро скучать по тому, за что раньше он только ворчал на него, и что казалось теперь безвозвратно утерянным.

В груди резануло.

Несносное сердце.