Степени (СИ)

И, судя по исказившемуся лицу Питера, абсолютно бессмысленной мерзости.

- Правда? – ни на секунду не поверив этой «подделке», хмыкнул тот и, повинуясь неожиданному порыву, стремительно обошёл стол и присел на него, прямо перед Нейтаном, – тогда тебе не составит труда доказать это.

Так близко.

Но без привычного ощущения общего пространства.

Ещё мучительнее, чем этого можно было ожидать.

- О чём ты? – и без того стоявший почти не двигаясь, теперь Нейтан и вовсе окаменел.

- Обними меня, – Питер посмотрел на дёрнувшийся прямо перед ним кадык и, задрав голову, встретился с братом взглядом.

Но вдруг выдохнул и обмяк, словно, после откровенного вызова первой фразы, добрался до предела своих способностей к лицемерию.

Это всё близость Нейтана. Всё дело в этой долбаной близости. Наверное, не стоило этого делать. Подходить. И, боже, эта просьба обнять – это просто жалко. Ужасно… Безумно. Нейтан продолжал стоять памятником немому бесстрастному сенатору, не спеша предоставлять «доказательства», но и не отодвигаясь. Питер чувствовал его запах, слышал, как он дышит, ощущал, как тот смотрит на него. Свысока – просто в силу диспозиции обоих. Непроницаемо – потому что какого-то чёрта натянул на себя все свои скафандры сразу и вышвырнул никчёмного младшего брата из единственной их, общей на двоих, зоны.

Так что здесь происходит?

Что здесь, Господи, происходит?!

Мысль о том, что это новое поведение Нейтана может оказаться постоянным, пробила до мурашек. До головокружения. До желания пойти и продать кому угодно свою душу, или тело, или что там ещё у него есть, что угодно! в обмен на своего настоящего Нейтана, в обмен на вот этот вот запах, это дыхание, этот взгляд… на тепло, на многословные ссоры и безмолвную поддержку, на их никому нихрена не видимый и не понятный, но необходимый не просто по прихоти, а до чёртовой остановки сердца круг!… и право на вечный доступ ко всему этому без каких-либо дополнительных причин. Что угодно… Весь свой остальной мир…

Так, наверное, нельзя – мелькнула слабая мысль. Это, очевидно, уже совсем ненормально – подтвердил внутренний медик. Я грёбаный извращенец – признался сам себе Питер и, закрыв глаза, вцепился пальцами в край стола.

- Я просто скучаю по тебе… – боже, что за хрип, Нейтан, наверное, едва ли услышал эти слова, – мне тебя не хватает, – продолжил Питер уже громче, безуспешно пытаясь грубостью интонаций перекрыть дрожь в голосе, – такое признание допустимо для брата? – рискнул он всё-таки посмотреть на Нейтана. Точнее на его излинованный шрамами подбородок.

Разумеется, в глазах уже давно отвратительно щипало, но Питер твёрдо вознамерился устоять перед этим недоразумением. Отлично бы это выглядело: нарочито грубоватый парень в нарочито брутальной одежде в нарочито мужественной позе сидит и распускает сопли перед взирающим на него братом. Абсолютно равнодушным и, очевидно, не собирающимся ни обнимать, ни отвечать на провокационные вопросы, братом.

Питер ещё сильнее стиснул столешницу и вдруг, уловив движение, почувствовал на своих плечах осторожные руки Нейтана.

====== 103 ======

…Боже…

Он вздрогнул – так сильно, как будто тот ударил его, а не коснулся.

Пару секунд после он не дышал, словно боясь, что ему это померещилось, а потом, непроизвольно громко выдохнув, неверяще ткнулся ему в грудь.

Прямо в жёсткий бордовый галстук. В белое хлопковое знакомое тепло. Прямо в Нейтана.

Ублюдок не сбросил ни одной оболочки, и даже казалось, что накинул парочку ещё. Но в этот благословенный миг Питеру было почти что всё равно. Он скользнул ладонями вверх по боковым швам рубашки и, передислоцировавшись лицом поближе к сердцу, без стеснения прижался во вздымающуюся грудь носом и губами, вдыхая медленно и глубоко, пытаясь как можно чётче уловить за тканью живую плоть, и как можно чутче – отдающиеся в неё удары.

Удары…

Их должно было быть слышно, Питер был просто уверен в том, что сердце Нейтана надрывалось сейчас, но из-за того самого ненавистного фронта выставленной между ними брони тысячи оболочек, он ничего нихрена не ощущал!

Он закрыл глаза и был не в состоянии думать о чём-то ещё, в том числе и о том, что чёрта с два бы он копошился тут, если бы полагал, что Нейтан ему этого не позволит.

И он и не думал, он вытворял чёрт знает что под – пока ещё мягко – касающимися его руками, и был полностью сосредоточен на поиске живого биения, которое он категорически отказывался улавливать из-за выставленных перед ним блоков. Окружавшая Нейтана эмпатическая стена казалась вспухшей и воспалённой и, в любом случае, не спокойной и не слишком здоровой, и это было единственным доказательством неравнодушия брата, которое Питер мог воспринять. Даже ладони, гладящим движением пробирающиеся по чёрной футболке, могли быть частью спектакля.

Но Нейтан не мог быть плохим – это Питер знал лучше, чем кто-либо в этом мире.

Однако тот страшно любил жестоко ошибаться.

Едва ли не больше, чем казаться правильным, бесчувственным и сильным.