Степени (СИ)

Отказывающийся рассеиваться, после этих слов туман наполнился звоном. Не громким и не навязчивым, но это-то и напрягало ещё сильнее. Он больше походил на отдельные, тонкие удары колокольчиков, то скапливающиеся с одной стороны, то перетекающие на другую, то рассеивающиеся вокруг, дезориентируя и сбивая с толку, уговаривая не задумываться, а идти именно туда, откуда слышится их очередной вибрирующий стон.

С удовлетворением наблюдая за потрясением на лице своего кандидата в конгресс, мистер Линдерман выложил перед ним оставшуюся, самую сладкую, на его личный взгляд, часть.

- Я могу предложить не только информацию. Вы победите на выборах – это я обеспечу. А через два года, в результате счастливого стечения обстоятельств, вы окажетесь в Белом доме, в одном шаге от президентства. Жизнь, полная смысла! Подумайте, выбор за вами.

* *

Всё-таки говорить он умел лучше всего. Так, что за несколько минут мог несколько раз заставить тебя переменить точку зрения.

Но Нейтана этим было не так-то легко пронять. У него был и опыт общения с этим человеком, и свой собственный личный опыт прекрасного оратора. Так что эту искреннюю, заражающую увлеченность во взгляде и голосе говорящего он знал, так же, как знал, что за ней – действительно честной, но в каком-то одном, локальном срезе – есть другой пласт, и не один, и у каждого из них своя правда.

Но история действительно получалась занимательной.

Мистер Линдерман тоже имел способность, и чудесную – он умел исцелять. В прошлом их было несколько таких, молодых, только что открывших свой дар, смятённых этим, но нашедших друг друга, и решивших, что им по силам не только принять самих себя, но и изменить мир. И какое-то время им это удавалось, и всё было прекрасно, пока кто-то из них не решил использовать свой дар в личных целях, и всё хорошее, что они успели сделать – всё пошло прахом. И тогда мистер Линдерман понял, что нельзя исцелять каждого, а нужно стремиться к великому.

Похоже, у истории на самом деле не так много сценариев, и все они время от времени повторяются. Нейтан слушал Линдермана и думал о Питере, Хиро, Суреше, всех тех, кто, ведомый лишь уверенностью в своём предназначении, подобно мелким частицам, бессильным в своём одиночестве, пытались найти друг друга, чтобы в итоге, объединившись, спасти мир.

Почему-то себя ощущать частью этого объединения у Нейтана не получалось. У него была своя орбита и свои способы спасения мира, так же, как у мистера Линдермана – свои, как бы тот ни хотел убедить его в своих гуманистических начинаниях.

Неизвестно, что он вообще думал о Нейтане, когда серьёзно попытался убедить того, что взрыв Нью-Йорка – это тот самый путь к спасению человечества, путь надежды, а семь сотых населения Земли, кинутых в огонь этой надежды – это вполне приемлемые потери.

Семь сотых населения Земли…

- Приемлемые потери? Это безумие!

- Эта трагедия станет катализатором перемен к лучшему. Человечество возродится, обретет общую цель, обретет надежду, его погонит общее чувство страха! И это твоя цель, Нейтан, стать лидером, который использует это событие, чтобы сплотить город! Нацию! Мир!

Сволочь.

В его словах присутствовал, хоть и патологический, смысл. Всё упиралось только в одно: можно ли предотвратить этот взрыв, или он неизбежен. Судя по словам «великого гуманиста» Линдермана, последнее. Но Питер… он верил в иное. Где-то там он продолжал искать способы это всё предотвратить.

- Загляни в свою душу, и ты поймёшь – я прав, – нашептывал мистер Линдерман.

И Нейтан заглядывал… И ничего не понимал. Не видел и не чувствовал, словно туман из просто непрозрачного стал парализующим. Не до смерти, а так, атрофируя до полной невменяемости органы чувств.

- Не хочу вас расхолаживать, но замечу, что сильно отстаю. Меня не выберут даже в конгресс, не то, что в Белый дом.

- Думаешь, я полагаюсь в этом на случай? – с нескрываемой гордостью выкатывая какой-то стенд, спросил его Линдерман.

Там была ещё одна картина. Из тех, что рисовал Айзек. О будущем.

О будущем Нейтана.

В Овальном, президентском, кабинете Белого дома.

О будущем, которого не могло быть. Но ведь и полёта Питера быть не могло. И всего того, что Нейтан уже видел на картинах Айзека, и что уже произошло – он тоже раньше в это всё не верил. Но…

- Но если вы всё знаете, то вам также известно, что человек-бомба – мой брат Питер.

Почти ласково разглядывая Нейтана, переживающего один шок за другим, и предполагая, что достаточно крепко прикормил и подцепил свою рыбу-кандидата, и она больше не посмеет сорваться с его крючка, Линдерман добавил в свой голос побольше убеждённости и героического трагизма…

- Как я сказал – каждый из нас сыграет свою роль. И Питер тоже.

…и ошибся.

Только что тонущего в тумане, Нейтана словно выбросило на берег. Воздух, ясность, нахлынули на него, отзываясь резью в груди и в голове, и стало больно дышать и осознавать, о чём они вообще сейчас тут говорили.