Грёбаная любовь… Не будь её – Нейтан всё ещё был бы жив. Инвалидом, куклой, мумией – но был бы жив! Чёрта с два бы он его отпустил! Если бы не любил – не отпустил…
И он не мог… Не мог теперь перестать ненавидеть и себя и его.
Не мог перестать.
Не мог…
Надо же… Целую неделю он учился самостоятельно сдерживать эмоции – и, как ему думалось, успешно – а сейчас, кажется, весь этот недельный вал обрушился на него безо всякого предупреждения.
Ощущения были такие, будто он «подцепил» слишком много даров. Давно забытые, нужно сказать, ощущения. Тело отказывалось слушаться, ноги налились ватной слабостью, легкие рвало на части, глаза резало до слепоты.
Он только-только успел подумать, что хорошо бы опуститься на пол, а ещё лучше, вернуться назад в будущее, когда кто-то легко коснулся его плеча.
Кто-то…
Он не мог даже заплакать – и не из-за потускневших за более, чем сотню лет, зароков, а потому что, кажется, наконец-то, разучился это делать. Зажмурив сухие, истерзанные горечью, глаза, он вцепился в подхватившего его под обе руки Нейтана.
Он думал, что тот, в нескольких десятилетиях от него, будет совсем чужим.
Он думал, что тот будет совсем иначе пахнуть, иначе двигаться и смотреть.
Но тот прижимал его к себе, обхватив удобно и знакомо, и до невыносимости был привычен.
А что было ужасающе – так это то, что сам Питер, кажется, от такого уже почти отвык.
И не только за последние дни.
Кажется, прошли месяцы, если не годы, когда Нейтан из них двоих был сильнее.
Годы…
Питер чувствовал в этом измену самому себе, но не мог заставить себя оторваться от брата.
Не сейчас.
Не тогда, когда он, впервые за кучу времени, смог нормально вдохнуть. И пусть кто угодно доказывает, что, уткнувшись куда-нибудь носом и губами, дышать сложнее, чем с полностью открытым доступом для кислорода.
В его вселенной всё было не так.
В его вселенной всё совершенно было не так…
- Я сильно напортачил там, у тебя? – раздалось прямо над ухом.
- Ты не представляешь, как… – первые слова здесь дались с большим трудом.
- Расскажешь?
Питер замотал головой, точно зная, что не произнесёт о будущем ни слова, но на всякий случай усилил хватку и даже прикусил зубами ткань рубашки. Жёсткая… Родная до головокружения. Хотя, по идее, от этого особенно должен был отвыкнуть – в последние годы Нейтан рубашек почти не носил.
На затылок легла тёплая ладонь, тоже родная, тоже до рефлексов, до слабости, и Питер ещё сильнее замотал головой, разрываясь между желанием скинуть с себя это прикосновение – и продлить его как можно дольше.
Не прошло и минуты, как он хотел его ударить…
А теперь хотел всего, кроме драки, но лучше – обнимать вот так со всей дурью и никогда никуда не отпускать. И пусть бы «местный» Питер вернулся – всё равно в ближайшие годы они слишком много времени будут проводить врозь, это потом, спустя пару десятков лет, жизнь позволит им быть вместе почти постоянно. Так что пусть «этот» возвращается, он будет «отдавать» «тому» Нейтана на время, прячась поодаль, подстерегая моменты, когда «этого» рядом не будет. Он даже не будет никого ни у кого красть. Честно. Честно…
Нет…
Не будет.
Ради вот этой успокаивающей руки.
Ради всех будущих разлук и встреч.
Ради ста десяти Нейтановских лет.
Чтобы они были.
Чтобы они были такими, каким должны быть.
Он не будет делать глупостей. Он удержится. Он сможет.
И пусть снова ужасно захотелось кого-нибудь ударить, но пружина внутри ослабилась, будто пальцы на затылке незаметно и мягко немного размотали её.
- Лучше ты что-нибудь расскажи, – сделав над собой усилие, Питер оторвался от Нейтана и, тяжело отступив на пару шагов назад, опустился в ближайшее кресло, – где опять меня носит? Снова неизвестно где проверяю на прочность твои нервы? Не хочу тебя расстраивать, но, кажется, это не исправит даже время. Ничего, что я тут… – как будто спохватился он, – я, знаешь, ненадолго…
Несколько минут.
Он побудет здесь ещё несколько минут.
И если сдержится и не напортачит, то можно пообещать себе, что через какое-то время он снова ненадолго «прогуляется» в прошлое.
Они ведь могли бы просто разговаривать время от времени?
Не слишком часто. Нет. Он сможет не злоупотреблять – и не ради младшего себя, разумеется. Исключительно ради здравого ума Нейтана.
- Ты отлучился там, в будущем, а я немного соскучился по тебе, – широко улыбнулся он и состроил не слишком достоверно виноватое лицо.
Нейтан, не разрывая визуального контакта, сел напротив брата, не откидываясь на спинку кресла, а наоборот, подавшись вперёд. Немного. Не подавляя. Сужая разделяющее их пространство. Неосознанно. Чувствуя, что так надо, что так хочется им обоим.
Питер мало изменился внешне, но Нейтан давно научился «видеть» больше того, что давало ему зрение.
Пит улыбался искренне, но так, будто не улыбался давным-давно и теперь заново учился это делать.
В его глазах не было ни намёка на слёзы, но их блеск был далёк от обычного и нормального.
То, что он сейчас говорил и делал – не было игрой, но было апогеем демонстрации любимой способности их матери: умения «держать лицо».
Впитать в себя эти знания Нейтану было несложно.