Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время

После прекращения существования саргатской культуры в IV–V вв. в лесостепи Западной Сибири наступает запустение. На смену относительно многочисленному населению саргатской культуры, оставившему большое число памятников, в лесостепное Прииртышье продвигаются и оседают здесь небольшие группы населения среднеиртышской культуры, генетически связанной с кулайской культурой. Присутствие этих групп документируется немногочисленными памятниками со слабым культурным слоем, распространяющимися на запад до среднего Ишима, в районе г. Петропавловск (Могильников В.А., 1978, с. 89). В северную часть лесостепного Притоболья и в Нижнее Приишимье проникает из лесной зоны население нижнеобской культуры и, смешиваясь здесь с остатками прежнего саргатского этноса, образует в пограничье тайги и лесостепи этническую группу, в культуре которой сочетаются черты, характерные для предшествующей культуры лесостепи, и элементы лесных культур. Отражением этого процесса в керамике служит характерная для лесных культур орнаментация фигурными штампами на сосудах кувшиновидных, лесостепных, форм из Козловского могильника и поселения Ипкуль XV (Чернецов В.Н., 1957, с. 162–166; Могильников В.А., 1964, с. 9; Морозов В.М., Суханова Т.И., 1987). Остатки саргатского населения в южной части лесной полосы и на севере лесостепи Прииртышья и Приишимья приняли участие в генезисе населения потчевашской культуры, а в Притоболье и на Исети — бакальской. Часть потомков саргатского населения, продвинувшихся в Приуралье, вошла в состав населения сылвенской и кушнаренковской культур VII–IX вв., связываемых с уграми.

Заключение

Кочевые и полуоседлые племена раннего железного века не имели своей письменности. Сведения античных, древнеперсидских авторов и китайских хроник достаточно отрывочны и противоречивы. Что касается населения, обитавшего на территории Западной Сибири, Алтая, Тувы, то письменные свидетельства о нем отсутствуют практически полностью. Поэтому археологические материалы становятся подчас единственным источником для реконструкции древней истории этих обществ.

В настоящем томе собраны воедино все археологические данные, касающиеся истории кочевых и полукочевых племен азиатской части степного пояса. Создание подобного труда оказалось возможным только благодаря систематическим и планомерным раскопкам на территории Средней Азии и Сибири, широко развернувшимся с начала 30-х годов, но ставшим особенно интенсивными в послевоенный период. Эти работы дали в руки археологов бесценную источниковедческую базу, послужившую основанием для всестороннего изучения древнего населения степей. Способствовали этому процессу и достижения сопредельных с археологией наук. Изучение этнографами форм хозяйственной деятельности человека и создание концепции хозяйственно-культурных типов явились теоретической основой для выделения общих форм ведения хозяйства (с некоторыми вариациями) всех кочевых и полукочевых племен евразийской степной зоны (Левин М.Г., Чебоксаров Н.Н., 1955). Их хозяйственно-культурный тип определяется как кочевое или полукочевое скотоводство, представленное в разных районах различными типами кочевания с круглогодичным или сезонным циклом перекочевок и в зависимости от этого с большей или меньшей оседлостью всего населения или части его.

Исследования антропологов позволили утверждать, что все кочевые и полукочевые племена раннего железного века Средней Азии и Южной Сибири (за исключением населения, оставившего культуру плиточных могил, и хуннов) были европеоидами, относящимися, правда, к разным типам этой расы, — андроновскому, средиземноморскому и типу Среднеазиатского междуречья. Но при этом и в Средней Азии, и в Сибири часть древнего кочевого населения имела определенные монголоидные признаки. Наличие их в сакских сериях Приаралья и Семиречья антропологи относят за счет смешанных браков, предполагая их центральноазиатское происхождение и проникновение со стороны Алтая (Гинзбург В.В., Трофимова Т.А., 1972, с. 118, 119).

Достижения в области лингвистики, палеогеографии и естественных наук, используемые археологами, создали все условия для создания работ обобщающего характера.

Однако и по сей день остается еще немало остродискуссионных проблем, решение которых — дело будущего. Так, отсутствие единства мнений в вопросах выделения и датировки предскифского и раннескифского пластов сказалось и на страницах настоящего тома. К сожалению, нет пока устоявшихся представлений о начале скифского периода, не установлены критерии, по которым различали бы предскифские и раннескифские памятники. Исследователи каждого из противоборствующих направлений считают свою интерпретацию периода IX–VIII вв. до н. э. наиболее аргументированной. Такая ситуация лишь подтверждает ограниченность наших источников и необходимость дальнейших исследований.