Степная сага. Повести, рассказы, очерки

Мысли о стариках разлили в душе щемящую нежность, она стремительно разрасталась в груди, ширилась и, не помещаясь в ней, давила на горло тяжелым комом, пощипывала глаза подступившими слезами.

Вдоль дороги шушукались о чем-то своем, будто старушки на скамейках, ветви прибрежных верб и тополей с еще не облетевшей листвой. Возились в кустах, то ли устраиваясь на ночлег, то ли выйдя на промысел, невидимые зверушки или птицы. С каждым шагом нарастал шум падающей с плотины воды. А когда путник дошел до бледных каменных крестов немецким военнопленным, строившим гидроузел, навстречу ему метнулся знобкий речной ветерок, проводя по лицу своими влажными и холодными щупальцами, будто невидимый страж реки пытался на ощупь определить, кто такой пожаловал на берег Дона.

– Да свой я, тутошний, – остановился Валентин перед шлюзовой камерой. – Здорово живешь, батька Дон! Прибыл на побывку.

– Что надо? – строго окликнул с плотины незнакомый охранник.

– Перейти на другую сторону к родителям в гости, – ответил Валентин.

– Чей будешь?

– Середин.

– Что-то не помню таких. На каком краю живут?

– На выезде в Бугры, рядом с Григорьевыми. Таких знаете?

– Кто ж Григорьевых не знает? Сашка и его жинка – известные люди в станице. Кажись, и твоего батю вспомнил, в конторе раньше работал, – уже без настороженности проговорил охранник. – Опоздал на паром, что ли, пешедрала топал от консервного?

– Опоздал, – подтвердил гость.

– Проходи тогда, земляк. Звать-то как?

– Валентином.

– Как сойдешь, Валентин, на той стороне, иди в станицу берегом, по песку. Так грязи меньше намотаешь на сапоги. А потом – не по Рыбацкой, а мимо клуба. Там асфальт положили до мастерских. Ну а до дома своего по переулку, как получится. Колеи там такие, что утопнуть можно.

– Спасибо за совет, – поблагодарил Середин заботливого земляка, мысленно представив расхлябанные машинами и тракторами колеи на родительской улице, кое-где засыпанные песком и жужелкой. А местами только возле заборов пробраться можно по выдавленным и заветренным грыжам чернозема. «А ведь бегал когда-то и в клуб, и на свидания по этой квашне», – с невольной улыбкой подумал Валентин. А вслух проговорил: – Доберусь как-нибудь. Дома и кочки родные помогут. Вы привет Петру Столярову от меня передайте. Он мой одноклассник, вроде бы тоже на шлюзах работает.

– Тут работает, – подтвердил охранник. – Утром порадую его.

– Пускай в гости заходит. Я дней на десять, а может, и больше. Родители хворают, надо помочь.

– Это да, в старости без догляда худо, – согласился постовой. – Да ты ступай домой, а то протянет тебя наш сиверко и сам сляжешь.

– Ну, бывайте здоровы! – помахал ладонью правой руки Валентин. – Свою фамилию назовите. Может быть, мы знали друг друга раньше?

– Семёнов я, Андрей Васильевич, но не местный уроженец. В примаках живу лет двадцать. Поэтому, скорей всего, не знались мы.

– Ну, вот теперь будем знакомы. Надеюсь, еще увидимся, – кивнул Середин и, повернувшись, пошел по гулким металлическим мосткам к противоположному берегу.

Шумел рукотворный водопад. Остро пахло водорослями, илом, стылым металлом, мазутом и еще какими-то неведомыми в его детстве запахами, потому что тогда шлюзы только строились и Дон не был перегорожен плотиной. На подходе к станице посторонние запахи пропали. Воздух наполнился привычными и от того приятными настоями полыни, увядающей листвы и травы, еще не слежавшегося лугового сена, угольным дымком из печных труб, аммиачными испарениями скотных дворов, гашеной известью от подбеленных садовых деревьев и уже не пьянящим, как летом, едва уловимым ароматом настурций, петуний и бархатцев, доцветающих в станичных палисадниках.

Кое-где на столбах горели электрические фонари, накрывая бледно-желтыми шапками света роскошные цветники возле домов.

Валентин невольно любовался этими цветочными вернисажами из астр, георгин, роз, хризантем, других цветов и с нежностью думал о своих земляках: «Какой неистребимой тягой к красоте нужно обладать, чтобы, несмотря ни на какие трудности времени, житейские невзгоды, унижение нищетой, продолжать из года в год сажать такие прекрасные цветы, холить и лелеять их?! И ведь не на продажу. Не для выживания. А только ради самой красоты, чтобы не исчезла она из их жизни. Как объяснят эту особенность русского характера оголтелые рыночники, в какую нишу меркантильной целесообразности пристроят?»

До родительского домика он добрался вполне благополучно. С замиранием сердца открыл запор на калитке. Света в окнах не было. Родители всегда довольно рано ложились спать, чтобы с рассветом быть уже на ногах, а зимой и задолго до рассвета. Счистив грязь с сапог о металлический скребок возле ступенек, пошаркав подошвами о старый половичок перед дверью, Валентин постучал в ближайшее окошко.

Через несколько секунд на жилой половине дома загорелась лампочка и он увидел по тени на занавеске, как мать торопливо набрасывает халат и идет к окну.

– Кто там? – раздался глуховатый, осевший от сна голос.

– Мама, это Валентин.