Степной ветер

– Попросил стакан воды, изобразив приступ кашля. Вы бы его в какой-нибудь театральный кружок отдали. В нем артист пропадает. Талант невероятный! Вы меня извините, Петр Михайлович, но я больше не смогу заниматься с вашим сыном. Думаю, вы меня понимаете и не обидитесь.

– Нет, конечно. Сергей Иванович, извините, что так вышло. Я разберусь и приму меры. К отцу Максиму схожу. Он своим паршивцам тоже спуску не даст.

Отец крепко перехватил Мишку за руку и увлек в дом.

– Докатился! – мрачно и печально покачал головой Петр Михайлович, шагнув к крюку, где висел ремень. – В чужие дома лазить вздумал! Я с таким трудом тебе учителя нашел! – Отец снял ремень с крюка. – А ты что натворил?

Мишка побежал прятаться под кровать. Он увидел, как приближаются ноги отца в темно-коричневых носках, и задвинулся подальше, за картонную коробку.

– Неужели ты думаешь, я тебя не вытащу? – сердито поинтересовался отец.

Откинув ремень, он встал на колени и, пошарив рукой, схватил Мишку за щиколотку и неумолимо потянул на свет божий.

– Ты можешь объяснить, зачем ты это сделал?

Отец навис над ним, испуганным, зареванным, лежащим на половичке у кровати. Петр Михайлович так и стоял на коленях.

– Я думал, он шпион. Так хорошо английский знает.

– Он спецшколу окончил. Учился как следует, в отличие от некоторых. Ты и не раскаиваешься, как я погляжу…

Отец перевернул Мишку и отшлепал, рассердившись не на шутку. Как Потапыч ни просил, Петр Михайлович пошел жаловаться на Димку и Егора их отцу.

Потапыч полежал на половике в расстроенных чувствах и решил уехать на Январе куда глаза глядят, пока отец не вернулся и не начал снова его отчитывать.

Седлать коня он не стал, надел на него только уздечку и взобрался ему на спину с забора.

Было очень душно, и солнце ушло за тучи. Но Мишка этого не заметил. Лег на спину белорождённого и обнял его за шею.

Конь устремился в степь. На волю. От равномерного покачивания Мишка задремал. Проснулся от сильного удара грома прямо над головой.

Январь шарахнулся в сторону и скинул Потапыча. А тот и рад был, распластался на земле, пытаясь слиться с ней, ведь в грозу в степи на открытой местности молния бьет во все, что выше уровня земли.

– Беги! Домой! – крикнул он коню.

Но тот оставался рядом. Метался от каждого громового раската, но снова и снова возвращался к лежащему мальчишке, промокшему насквозь от проливного дождя.

Ливень шумел страшно, гром оглушал, дрожала земля, в которую Мишка вцепился и уткнулся лицом, чтобы не видеть этих ослепляющих молний. Он плакал и готов был все отдать, лишь бы оказаться сейчас рядом с отцом.

Потапыч решил, что погибнет здесь, в этой степи, которую он любил и которая ему теперь стала враждебной.

– Ну что ты разлегся?! – раздался громкий голос сверху, словно с неба.

Мишка решил, что это сам Господь к нему обращается, чуть приподнял голову и увидел черные лошадиные ноги. Сперва он оторопел, но узнал Горца, отцовского коня.

– Давай руку! – крикнул отец. Он сидел на беспокойном Горце, который словно танцевал под дождем, не в силах устоять на месте.

Рядом замер как вкопанный Январь. Он, наоборот, успокоился, несмотря на непрекращающиеся раскаты грома и вспышки молний.

Потапыч протянул руку и взлетел на седло перед отцом, спиной почувствовав тепло его тела. Отец прикрыл его краями своего плаща, но когда они поскакали, плащ, конечно, распахнулся и дождь хлестал в лицо и грудь, усиленный встречным ветром.

Мишка выглянул из-под отцовской руки. Январь скакал следом с видом исполненного долга.

– Если бы не твой Январь… – вздохнул отец, когда уже дома растирал водкой раздетого до трусов, дрожащего Мишку. – Он как маяк торчал посреди степи и указывал твое местонахождение. В свете молний его издалека было видно. Он просто светился. Умный конь! Не то что некоторые… Натворил дел да еще и сбежал. Хороший выход. Отец уму-разуму поучил, а он в бега подался… Лезь под одеяло.

– Не хочу, – мрачно отказался Мишка.

Отец схватил его поперек, усадил на кровать и натянул на сына одеяло.

– Сиди, говорю, грейся. Еще воспаления легких нам не хватало!.. Что это?

Мишка, спрятавшись под одеялом, наслаждался теплом и улыбался от счастья. Он дома да еще избавился от репетитора. Но отцовский тон его насторожил, и он выглянул из своего одеяльного убежища.

– Мишка, что это? – Отец в растерянности вертел в руке пакет с голубым порошком.

Потапыч струсил, пожалев, что не выбросил улику с места преступления. Теперь отец еще, чего доброго, заподозрит, что Мишка это употребляет.

– Откуда у тебя этот пакет? – не отступался отец.

– Он не мой, – отгородился от пакетика одеялом Потапыч. – Я его нашел в комнате у Полушкина.

– Стоп! – разволновался вдруг Петр Михайлович. – Я тебя не буду ругать, ты только не обманывай. Где ты его нашел? Может, около конезавода?

– Да нет же! У Полушкина. У него там засохший цветок стоял на окне. Я его поднял случайно, а там, под землей, на дне горшка, лежал пакетик. Я не собирался его брать, но тут прибежал Сергей Иванович, и я машинально сунул порошок в карман. Честное слово, не нарочно! А потом забыл о нем.