Платежи и подарки были необходимы местному правителю для поддержания сложной сети покровительства и верности, для чего он распределял ценные вещи среди влиятельных знатных лиц. Поэтому Москва была обязана непрерывно снабжать кочевых правителей деньгами, надеясь получить их военную поддержку или хотя бы обеспечить их нейтралитет. Своекорыстность кочевых армий не была ни для кого тайной. Некоторые местные аристократы с готовностью заявляли: «Да князь ли великий, [польский] король ли – кто меня более почтит, того яз боле и дело стану делати» [кто больше заплатит, тому и буду лучше служить], в то время как другие тайно были на жалованье у Москвы, получая
Но это продолжение старинной практики – выплаты дани и налогов кочевникам – все в большей степени противоречило представлению Москвы о себе самой как о суверенном христианском государстве. По крайней мере с 1470‐х годов, когда посланцы Москвы получили инструкцию договориться о снижении традиционной дани крымскому хану, московские государи не прекращали попыток уменьшить эти платежи и найти для них новое обоснование. Русские послы в Крыму и у ногайцев получали инструкции предлагать меньше подарков, отвечать отказом на бесконечные требования выплаты разных налогов, которые русским казались необоснованными, а также платить лишь тем представителям местной знати, которые проявляли лояльность к Москве.
Попытки Москвы изменить традиционные отношения с кочевниками вызывали шквал протестов. В письме к Ивану IV, сообщившему, что он послал ногайцам все, что на момент отправки было у него в распоряжении, ногайский бий Исмаил жаловался на незначительное число подарков и риторически вопрошал: «А людей у нас ныне умножело, с кем нам делити, что ты присылаешь?» В начале XVII века ногайцы продолжали жаловаться, что русские послы привозят «сухие» письма, то есть одни письма без платежей[215].
Но когда из Москвы приезжало мало подарков, степные аристократы становились куда менее учтивыми. Русские послы возвращались в Москву с сообщениями, что их отказ удовлетворить требования по выплате обычных податей вызывает бешенство местных дворян, которые нападают на послов и грабят их. В одном из таких случаев, в 1557 году, русское посольство решило защититься от ногайского отряда и открыло мушкетный огонь, убив одного ногайца и ранив пятерых других. Юнус-мирза, оскорбленный и разгневанный, потребовал, чтобы посольство возместило ему потерю его человека, передав пятьсот живых баранов или русских товаров на сумму в тысячу баранов. Когда русские отказались, он сам захватил товаров на семьсот баранов. Подобных случаев было немало, и дурное обращение с русскими послами часто было предметом споров двух сторон. В конечном счете жалобы Москвы наталкивались на один и тот же аргумент со стороны степняков: они пытались забрать у послов лишь то, что принадлежало им по праву[216].
Хотя требования выплат не прекращались, аргументы высказывались самые разные. Некоторые представители знати выбирали смиренный тон и просили выплат, заявляя, что «мои люди голодны и бедны». Другие требовали уважения к традиции и угрожали, что гнев их будет велик, если к ним не отнесутся с тем же уважением, что и к их предшественникам. Старшие братья возмущенно требовали больше денег, чем привозили их младшим братьям; некоторые чувствовали себя обиженными и обесчещенными, когда сами не получали денег, а их братья получали; некоторые заявляли, что их ранг более значителен, а потому они имеют право на более обширные выплаты[217].
Честь и стыд, два центральных понятия в любом традиционном обществе, были у кочевников тесно соединены с распределением платежей и подарков. Согласно обычаю, дань и налоги доставлялись ко двору правителя, а наиболее значительные аристократы получали менее значимые подарки. Но по мере того как центральная власть у кочевых народов слабела, дань уменьшалась, а то и исчезала. Вместо этого начинали играть роль другие выплаты, а также подарки, которых все в большей степени требовала независимая и могущественная знать.