Но Макарки не оказалось ни там, где он обещался ждать Гурейку, ни дома. И никто из домашних не знал, куда он девался..
— Ну, ясное дело, — сказал сам себе Гурейка, — не дождался он меня. Пошел один добывать себе аргамака. Вот не везет так не везет…
Если б Гурейка ведал, где искать Макарку, или точно знал, где паслись турецкие кони, он сам бы, переправившись через Дон, пошел ловить себе коня. Но он не знал.
Огорченный своей неудачей, Гурейка пошел к своему другу дяде Ивашке. Но курень его оказался пустым, хозяина не было дома.
«Ну, разве ж он усидит теперь дома? — подумал паренек. — Он не иначе как в Монастырском вместе с казаками готовится к походу на Азов».
Горе Гурейки было большое. Все казаки городка — старые и молодые — идут в поход на Азов, а его, как маленького мальчишку, оставили дома.
— Нет уж, батя, дудки, — угрожающе сказал он. — Все едино сбегу под Азов. Сбегу!.. И ничего ты мне не сделаешь.
НА АЗОВ!
Все было готово к выступлению под Азов. У берега, покачиваясь на волне, стояли на привязи только что осмоленные будары и струги, готовые вместить в себя сухопутное войско.
Казачья конница и запорожцы на салах[19] стали переправляться на левый берег Дона. Переправлялись долго, целых два дня. Не обошлось и без беды. Утонуло девять лошадей и два запорожца.
Но вот наконец наступил и долгожданный час: атаман приказал выступать.
Разношерстно одетые казаки, кто во что горазд, обутые в чирики, а многие и в лапти, расселись по баркасам и стругам. Приготовились.
Атаман Татаринов со старшинами сел в передний струг.
— Поплыли! — махнул шапкой атаман.
Разом высоко поднялись весла и упали в воду.
— Зачинай песню! — крикнул атаман.
Хор мужских голосов дружно запел:
И все здесь, в окружности, и в займищах, и в левадах, и лугах, мощно загрохотало:
Конница казачья под командованием старшины войскового Потапа Петрова пошла на Азов прямым путем, степью. Веселый шум, озорные выкрики, смех распугивают степных птиц и зверей. Трепещут на ветру белыми хвостами бунчуки, алеют кумачовые хорунки с изображением лика Иисуса Христа. Гудят бубны, трещат литавры.
Лихо заломив старую шапчонку на затылок, едет на добром, лоснящемся от сытости аргамаке Макарка и, приложив к щеке ладонь, на тонкой струне голосисто, по-девичьи выводит:
И все здесь, в необъятной степи, расцвеченной дивными огоньками весенних цветов, все вокруг поет эту песню.
Эх, послушал бы Гурьяшка, с какими переливами да присвистами распевают его песню казаки, идя на ратный подвиг. Где ты, парень? Где?..
И никто из поющих эту песню казаков не ведает о том, что эту-то удалую песню, которую они поют так лихо и ловко, сочинил безусый казачонок Гурейка, оставшийся в Черкасском городке.
Знают об этом из всего казачьего войска только два человека: закадычные друзья его Макарка да дядя Ивашка. Оба они сейчас едут рядом, оба на аргамаках.
Не дождавшись в тот раз Гурейки, Макарка позвал с собой старого казака Чекунова. Они перебрались через Дон и изловили себе аргамаков. Рассказал Макарка старику о том, что сочинил Гурейка песню. И вот теперь они ехали рядом. Макарка пел, а дядя Ивашка подыгрывал на дудке.
А за донскими казаками под водительством куренного атамана Любомира Щетины следом ехали запорожцы. Под звон медных тарелок они тоже пели:
Сзади войска скрипели тяжелые возы с разным снаряжением и припасами. Под охраной конвойных, гулко хлопая длинными кнутами, пастухи-ногайцы гнали стада скота, отбитого казаками у кубанских татар.
Предчувствуя кровь, в небе кружили крылатые хищники.
Ну разве ж мог знать Гурейка о том, что его песню поют казаки в походе? Да если б он узнал об этом, то, наверное, несколько дней подряд плясал бы от радости.
Заскучал, загрустил Гурьяшка в опустевшем городке. Остались в нем теперь лишь древние старики, немногие бабы и еще более немногие малые ребятишки. Семейных казаков в то время было мало в Черкасске.
Одно и развлечение у парня, что пойдет в становую избу к войсковому дьяку, которого атаман оставил в городе для административных дел и для встречи боярина Чирикова.