Читаем Степные волки полностью

— Замечательно правдиво! И какая масса наблюдательности! — воскликнула она. — Да! «От белых черёмух черёмухой пахнет…» Как это у вас хорошо подмечено! Но только зачем такое уныние — «Я людям не нужен!» Почему? И потом, мужчинам вы, может быть, и не нужны. Но женщинам? Подумали ли вы о них? Зачем же такая безнадёжная грусть?

Аграмантов вздохнул.

— Ах, Серафима Антоновна, как же я могу быть весёлым, если я пессимист? Разве пессимисты когда-нибудь радуются?

Он помолчал, подумал и добавил:

— Разве когда земля погибать будет, так они обрадуются!

Серафима Антоновна грустно покачала головой.

— Ах, скажите, пожалуйста. И давно это с вами случилось?

Аграмантов переспросил:

— Пессимизм-то? С третьего класса училища. Семнадцать лет мне тогда было. А потом и пошло и пошло; дальше больше, дальше больше!

— А теперь вам сколько лет?

— Теперь двадцать два.

Серафима Антоновна сбоку посмотрела на соседа. «Боже мой, как он молод!» — подумала она, вздохнула и прошептала:

— Прочтите ваше стихотворение ещё раз.

Аграмантов откашлялся и начал читать снова.

Но когда он произнёс: «Я людям не нужен», Серафима Антоновна внезапно обхватила его голову руками привлекла молодого человека к себе и прошептала:

— Поль, милый, ты мне нужен! Мне! Любишь ли ты меня?

Павел Никитич вздрогнул. От волос Серафимы Антоновны пахло сильными духами, а её полные руки положительно жгли щеки юноши. В его голове пошёл туман. Он припал к губам Дубняковой и прошептал:

— Люблю, Серафима Антоновна! Давно люблю вас!

Серафима Антоновна положила его голову к себе на грудь.

— Не зови меня Серафимой Антоновной, зови просто Симой.

— Люблю вас, Сима, — прошептал Аграмантов.

— И не вы, а ты, — сказала Серафима Антоновна.

— Люблю тебя, Сима, — поправился Павел Никитич, чувствуя, что его голова качается на высокой груди обольстительной женщины, как челнок на море.

Серафима Антоновна сняла голову поэта с своей груди. Влюблённая парочка двинулась садом, целуясь и называя друг друга ласковыми именами.

Они очнулись на пустыре около проклятой бани.

— Пойдём туда! — кивнул головой поэт на полуразрушенное здание. — Здесь ты можешь простудиться; становится сыро!

— Ни за что, — прошептала Серафима Антоновна, — разве ты не слыхал, что говорил про эту избушку Илья Петрович.

— Сима, я умоляю!

— Ни за что!

— Но, Сима! Ты же сказала, что я нужен тебе!

Серафима Антоновна согласилась. Они сделали несколько шагов к избушке с выбитыми окнами. И вдруг земля под ними осела. Серафима Антоновна вскрикнула и полетела вместе с Аграмантовым в какую-то пропасть.

Аграмантов сильно ушиб себе спину, но очнулся первый. Кругом него был непроницаемый мрак.

— Сима, — жалобно позвал он и услышал:

— Поль, это ты?

— Я. Боже, куда же мы попали?

Аграмантов пошарил в кармане.

— Слава Богу, со мной есть спички, хотя всего две.

Спичка вспыхнула Навёл Никитич увидел Серафиму Антоновну. Её волосы были посыпаны землёй, а платье перепачкано в глине. Она глядела растерянно и, казалось, плохо понимала, что делается вокруг. Спичка погасла Аграмантов зажёг вторую и огляделся. Они находились в каком-то странном помещении, не то могильном склепе, не то погребе с высокими глиняными стенами и таким же потолком. Небольшое отверстие зияло наверху. Выбраться отсюда было невозможно. Последняя спичка погасла в руке Аграмантова. Он со злобой швырнул её на пол.

— Поздравляю вас, Серафима Антоновна, мы в том самом склепе, где Пугачёв зарезал одного из ваших родственников. Вот куда завели вы меня с вашей любовью! Нам отсюда собственными средствами не выбраться. Завтра придут люди и чем-нибудь нас выволокут. Поздравляю вас. Завтра мне откажут от места! Вот до чего довели вы меня вашей любовью!

Серафима Антоновна жалобно застонала.

— Поль, как тебе не стыдно! Ты же сам звал меня сюда.

Она хотела ещё что-то сказать, но Аграмантов её перебил.

— Как это я вас звал сюда? Вы меня звали в сад, а я, как честный человек послушался. Я не знал, что ваш сад чёрт знает с какими фокусами! Благодарю вас, Серафима Антоновна! Завтра мне откажут от места, а я и без того полгода слонялся перед этим без дела. Благодарю вас, Серафима Антоновна!

Серафима Антоновна простонала.

— Поль, ты совсем не любишь меня, а я согласна любить тебя даже в пропасти.

— В пропасти, в пропасти, — передразнил её Аграмантов, — действительно в пропасти! Кругом голые стены, а наверху дырка, и в этой дырке кусок неба и три звёздочки!

— Это хвост Большой Медведицы, — сказала Серафима Антоновна.

Она очень любила звезды.

— Может быть-с, но только этот хвост не поможет нам выбраться из этой чёртовой ловушки. Я погиб, Серафима Антоновна! Завтра меня выгонят из вашего дома! Из училища выгнали, из почтамта выгнали и отсюда выгонят! Иди, Павел Никитич, прозябай, голодай и закладывайся!

Аграмантов захохотал. Серафима Антоновна простонала снова:

— Поль, не хохочи так дико!

— А вы, Серафима Антоновна, не рюмьте! Сядемте лучше да подумаем, как бы нам отсюда выбраться собственными силами.

Перейти на страницу:

Все книги серии Русская забытая литература

Похожие книги

Бывшие люди
Бывшие люди

Книга историка и переводчика Дугласа Смита сравнима с легендарными историческими эпопеями – как по масштабу описываемых событий, так и по точности деталей и по душераздирающей драме человеческих судеб. Автору удалось в небольшой по объему книге дать развернутую картину трагедии русской аристократии после крушения империи – фактического уничтожения целого класса в результате советского террора. Значение описываемых в книге событий выходит далеко за пределы семейной истории знаменитых аристократических фамилий. Это часть страшной истории ХХ века – отношений государства и человека, когда огромные группы людей, объединенных общим происхождением, национальностью или убеждениями, объявлялись чуждыми элементами, ненужными и недостойными существования. «Бывшие люди» – бестселлер, вышедший на многих языках и теперь пришедший к русскоязычному читателю.

Дуглас Смит , Максим Горький

Публицистика / Русская классическая проза
Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза