— Замечательно правдиво! И какая масса наблюдательности! — воскликнула она. — Да! «От белых черёмух черёмухой пахнет…» Как это у вас хорошо подмечено! Но только зачем такое уныние — «Я людям не нужен!» Почему? И потом, мужчинам вы, может быть, и не нужны. Но женщинам? Подумали ли вы о них? Зачем же такая безнадёжная грусть?
Аграмантов вздохнул.
— Ах, Серафима Антоновна, как же я могу быть весёлым, если я пессимист? Разве пессимисты когда-нибудь радуются?
Он помолчал, подумал и добавил:
— Разве когда земля погибать будет, так они обрадуются!
Серафима Антоновна грустно покачала головой.
— Ах, скажите, пожалуйста. И давно это с вами случилось?
Аграмантов переспросил:
— Пессимизм-то? С третьего класса училища. Семнадцать лет мне тогда было. А потом и пошло и пошло; дальше больше, дальше больше!
— А теперь вам сколько лет?
— Теперь двадцать два.
Серафима Антоновна сбоку посмотрела на соседа. «Боже мой, как он молод!» — подумала она, вздохнула и прошептала:
— Прочтите ваше стихотворение ещё раз.
Аграмантов откашлялся и начал читать снова.
Но когда он произнёс: «Я людям не нужен», Серафима Антоновна внезапно обхватила его голову руками привлекла молодого человека к себе и прошептала:
— Поль, милый, ты мне нужен! Мне! Любишь ли ты меня?
Павел Никитич вздрогнул. От волос Серафимы Антоновны пахло сильными духами, а её полные руки положительно жгли щеки юноши. В его голове пошёл туман. Он припал к губам Дубняковой и прошептал:
— Люблю, Серафима Антоновна! Давно люблю вас!
Серафима Антоновна положила его голову к себе на грудь.
— Не зови меня Серафимой Антоновной, зови просто Симой.
— Люблю вас, Сима, — прошептал Аграмантов.
— И не вы, а ты, — сказала Серафима Антоновна.
— Люблю тебя, Сима, — поправился Павел Никитич, чувствуя, что его голова качается на высокой груди обольстительной женщины, как челнок на море.
Серафима Антоновна сняла голову поэта с своей груди. Влюблённая парочка двинулась садом, целуясь и называя друг друга ласковыми именами.
Они очнулись на пустыре около проклятой бани.
— Пойдём туда! — кивнул головой поэт на полуразрушенное здание. — Здесь ты можешь простудиться; становится сыро!
— Ни за что, — прошептала Серафима Антоновна, — разве ты не слыхал, что говорил про эту избушку Илья Петрович.
— Сима, я умоляю!
— Ни за что!
— Но, Сима! Ты же сказала, что я нужен тебе!
Серафима Антоновна согласилась. Они сделали несколько шагов к избушке с выбитыми окнами. И вдруг земля под ними осела. Серафима Антоновна вскрикнула и полетела вместе с Аграмантовым в какую-то пропасть.
Аграмантов сильно ушиб себе спину, но очнулся первый. Кругом него был непроницаемый мрак.
— Сима, — жалобно позвал он и услышал:
— Поль, это ты?
— Я. Боже, куда же мы попали?
Аграмантов пошарил в кармане.
— Слава Богу, со мной есть спички, хотя всего две.
Спичка вспыхнула Навёл Никитич увидел Серафиму Антоновну. Её волосы были посыпаны землёй, а платье перепачкано в глине. Она глядела растерянно и, казалось, плохо понимала, что делается вокруг. Спичка погасла Аграмантов зажёг вторую и огляделся. Они находились в каком-то странном помещении, не то могильном склепе, не то погребе с высокими глиняными стенами и таким же потолком. Небольшое отверстие зияло наверху. Выбраться отсюда было невозможно. Последняя спичка погасла в руке Аграмантова. Он со злобой швырнул её на пол.
— Поздравляю вас, Серафима Антоновна, мы в том самом склепе, где Пугачёв зарезал одного из ваших родственников. Вот куда завели вы меня с вашей любовью! Нам отсюда собственными средствами не выбраться. Завтра придут люди и чем-нибудь нас выволокут. Поздравляю вас. Завтра мне откажут от места! Вот до чего довели вы меня вашей любовью!
Серафима Антоновна жалобно застонала.
— Поль, как тебе не стыдно! Ты же сам звал меня сюда.
Она хотела ещё что-то сказать, но Аграмантов её перебил.
— Как это я вас звал сюда? Вы меня звали в сад, а я, как честный человек послушался. Я не знал, что ваш сад чёрт знает с какими фокусами! Благодарю вас, Серафима Антоновна! Завтра мне откажут от места, а я и без того полгода слонялся перед этим без дела. Благодарю вас, Серафима Антоновна!
Серафима Антоновна простонала.
— Поль, ты совсем не любишь меня, а я согласна любить тебя даже в пропасти.
— В пропасти, в пропасти, — передразнил её Аграмантов, — действительно в пропасти! Кругом голые стены, а наверху дырка, и в этой дырке кусок неба и три звёздочки!
— Это хвост Большой Медведицы, — сказала Серафима Антоновна.
Она очень любила звезды.
— Может быть-с, но только этот хвост не поможет нам выбраться из этой чёртовой ловушки. Я погиб, Серафима Антоновна! Завтра меня выгонят из вашего дома! Из училища выгнали, из почтамта выгнали и отсюда выгонят! Иди, Павел Никитич, прозябай, голодай и закладывайся!
Аграмантов захохотал. Серафима Антоновна простонала снова:
— Поль, не хохочи так дико!
— А вы, Серафима Антоновна, не рюмьте! Сядемте лучше да подумаем, как бы нам отсюда выбраться собственными силами.