Стереть из памяти

Так, что-то не сходилось. У деда были одни сапоги. Это Лика помнила совершенно точно. Он купил их за несколько лет до того, как все случилось. Их тогда завезли в военторговский магазин, а у бабушки там работала какая-то знакомая, и она сумела купить деду сапоги, оказавшиеся с набойками в виде дубового листа.

Если его сапоги бабушка собственноручно отдала Ермолаеву, то Николай никак не мог найти их в сарае. Получается, что сапог было две пары? Одну носил дед, и они достались сидящему сейчас на крыльце и шумно прихлебывающему горячий чай доктору. Но у кого были вторые? И почему этот кто-то потом подкинул их в сарай, где Николай их и обнаружил? Не потому ли, что на берегу у тела Регины Батуриной был именно он, оставив характерные следы, которые Марлицкий принял за дедовы? Полковник не знал, что существует вторая пара. И тот, кто убил Регину, просто поспешил избавиться от опасной улики. Но чья она?

– Молодые люди, вы уделяете слишком много внимания моей обуви, – сообщил Ермолаев серьезно. – Сначала вас тревожили мои красные кеды, теперь резиновые сапоги. Может быть, вы потрудитесь объяснить мне, что происходит?

А если он все-таки виноват? Что, если эти вторые сапоги с самого начала были ермолаевскими, а бабушка ничего ему не отдавала? У нее теперь, к сожалению, не спросишь. Лика вдруг запоздало рассердилась на бабулю, которая унесла с собой столько секретов. И зачем только она хранила их двадцать лет? И зачем пестовала обиду на деда, вызванную то ли существующей, то ли выдуманной его виной перед ней? Не было у Лики Ковалевой ответа на эти вопросы.

Снова скрипнула калитка, и на дорожке появился очередной гость, снимая с Лики и Антона обязанности отвечать на заданный Ермолаевым вопрос. Да они сегодня пользуются повышенным спросом, однако. Теперь по песчаной дорожке к крыльцу понуро брел историк Благушин. Лицо у него было расстроенное.

– Добрый вечер, – поздоровался он, – не ожидал вас всех здесь увидеть. Антон, я вообще-то к тебе.

– Проходите, Константин Ливерьевич. – Антон, отдавший Ермолаеву свою чашку, встал, чтобы принести из дома еще. – Будем чай пить.

– Не до чая, Антоша, не до чая, – нервно заметил тот и зачем-то потер руки, словно они у него замерзли. – Я спросить хотел, ты не знаешь, где моя Ирка?

– Нет, – покачал головой Таланов. – А почему я должен это знать?

– Вы дружили. – Благушин вздохнул. – Признаюсь, я был совсем не против, чтобы вы не просто дружили, а ты вошел в нашу семью. Но у вас, молодых, на все свой взгляд и собственные планы. Не знаю, куда подевалась. Прямо сердце не на месте.

С учетом, что Влад Панфилов сбежал из-под домашнего ареста, Ирина, скорее всего, была именно с ним. Вот только говорить об этом встревоженному отцу Лика не могла. Ей Антон сказал по секрету, не могут они так подставить капитана Спиридонова. По лицу Таланова она видела, что он думает о том же.

– Вы не волнуйтесь, Константин Ливерьевич, – сказал он. – Я уверен, что у Иры все в порядке. Может, к подружке ушла или еще по какому делу. Вы ей звонили?

– Антон, – в голосе Благушина прорезался металл, и Лика сразу вспомнила, что он много лет работает школьным учителем. Голос был такой, специальный, каким разговаривают с нерадивыми учениками, – разумеется, я звонил своей дочери, и не один раз. Вот только телефон у нее вне зоны действия Сети. И даже к дому этого негодяя, который совратил мою невинную девочку, я ездил.

– Вы Влада Панфилова имеете в виду? – насторожилась Лика.

– Да, кого же еще? Только там полиция дежурит у подъезда. Внутрь меня не пустили. Заверили, что Ира там не появлялась.

– А откуда вы знали, куда именно ехать? – спросил вдруг Антон. – Где вы раздобыли адрес Панфиловых?

А и правда. Благушин не был знаком ни с Владом, ни с Катей. По крайней мере, так он утверждал в своих показаниях. И про то, что Влад встречается с Ириной, он узнал уже после убийства. Тогда откуда адрес?

Учитель сердито смотрел на них, словно они были неразумными школярами, вышедшими к доске не выучившими урок.

– Так от Иры, разумеется, – в сердцах бросил он. – Или вы думаете, мы с дочерью совсем не общаемся? Конечно, свой роман она от меня удачно скрывала, но когда все выяснилось, я имел с ней серьезный разговор, в ходе которого она мне, в частности, и поведала, где живет ее… любовник.

Последнее слово у него прозвучало как ругательство. Ну да. Он же однолюб и моралист. После смерти жены не смотрит ни на одну женщину, потому что считает, что полюбить по-настоящему можно только один раз в жизни. Впрочем, кажется, Светлана говорила, что видела его с какой-то женщиной? В Питере, в торговом центре. Хотя это мог быть кто угодно. Коллега, случайная знакомая… Ладно, уж до чего ей точно не может быть никакого дела, так это до личной жизни Константина Ливерьевича. Она только одного человека интересовала – Эльмиру Степановну. Да и то совершенно напрасно.

Вспомнив про несчастную администраторшу, Лика повернулась к Ермолаеву.

– Дмитрий Владимирович, про Викентия вы нам рассказали, а про Эльмиру Степановну-то я у вас не спросила. Как она?