В Стерлитамаке Любовь Александровну и среднюю дочь Тоню (будущую мою бабушку) тут же арестовали и бросили в узилище, устроенное в Народном доме (бывшее здание Городской думы), что стоял на улице Соборной (ныне Садовой). Любовь Александровну допрашивали, зверски избивали, выхлестнули нагайкой глаз. Выпытывали, где находятся сыновья Шепелюка, их обязательно хотели найти, чтобы убить.
Младшая дочь Клава (ей тогда было 9 лет) осталась ночью одна в семейном доме на улице Набережной (ныне улица Пушкина), с маленькой Ниночкой, дочкой Шепелюка. Электрического освещения тогда ещё не было, пользовались керосиновыми лампами и масляными светильниками. Спичек девочки не нашли и сидели в темноте. Всё более-менее ценное – утварь, обстановка, мебелишка были конфискованы или просто растащены. Еды никакой не было. Перепуганные соседи помочь отказались, чрез закрытые ставни посоветовали девочкам убираться подобру-поздорову.
Испуганные, голодные девочки на следующее утро пошли к тогдашнему коменданту города Горбунову, за помощью. Тот распорядился отправить Ниночку в приют, а Клаву – в узилище, к матери.
Когда импровизированная каталажка в Народном доме окончательно переполнилась, начали выпускать женщин с детьми «под домашний арест». Перед самым бегством вражеских сил из Стерлитамака специальная команда разыскивала Любовь Александровну с дочерьми, чтобы взять в заложники, но они успели спрятаться в яме под Колояровскими банями, что были недалеко от нашего дома, на улице Набережной (Пушкина), у пересечения с улицей Соборной (Садовой).
В здании пересыльной тюрьмы, куда бросили членов ревкома, тем временем текла обыденная тюремная жизнь. Скудное питание, по воскресеньям передачи от родных. Время коротали игрой в шашки и шахматы, (фигуры лепили из плохо пропечённого чёрного хлеба), охотой на наглых крыс и чтением журналов и книг: Горького, Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Некрасова и других), которые брали у священника. Александр Александрович Ивлев содержался в кандалах, как и многие другие ревкомовцы. Проявил стойкость на допросах и пытках, подбадривал других заключённых.
По воскресеньям заключённых заводили боковой лестницей в церковь, на литургию. Размещали их отдельно на хорах, а среди молящихся в общем зале внизу всегда ждали их родственники. Это была единственная возможность обменяться хотя бы взглядами, жестами. Разговаривать было запрещено. Там в последний раз младшая дочь Клавдия Ивлева видела отца.
Кое-какие новости заключённым приносили охранники. Красная Армия приближалась, все ожидали освобождения.
Чехи, как истинные «цивилизованные европейцы», скинули всю грязную работу на местных «отморозков» – Саньку Пылаева и его подручных, настоящих психопатов, которым было всё равно, кого убивать. Оккупационные власти распространяли обещания отнестись снисходительно к тем советским активистам, кто сдастся добровольно. Таковых не нашлось.
* * *
Поначалу чехам стоять в Стерлитамаке было необременительно, прибыльно и весело. Время коротали в тёплых компаниях с местной буржуазией. Горячительных напитков в Стерлитамаке во все времена было предостаточно. Жрали стерлитамакский хлеб, пили знаменитое стерлитамакское пиво. Гужевались в основном на Базарной площади (нынешний сквер перед кинотеатром "Салават"), в злачных местах. Одним из самых популярных заведений была чайная «Биржа». Её хозяин, Абдрахман Азильгареев, потчевал чехов и местных упырей «безплатным чаем с сахаром». Шумное веселье продолжалось ночи напролёт.
Оккупанты купались и загорали, ловили рыбу на Ашкадаре, любовались шиханами, за Ашкадар переправляться не рисковали. Заигрывали с местными. Известны случаи, когда чехи даже урезонивали зарвавшихся «контрразведчиков» и не давали им открыто расстреливать мирных жителей.
До середины августа 1918-го, чехам нечего и некого было бояться. Южное Предуралье для Комуча и Народной армии было глубоким тылом. Хлебный город Стерлитамак всё ещё был в состоянии прокормить непрошенных гостей. Количество награбленных «трофеев» росло. Вскоре, однако, чехи осознали, что общая ситуация быстро меняется и не в их пользу. Они понимали, что оставаться в России становится опасно. Чехи ждали окончания уборки урожая, чтобы запастить зерном и мукой на долгую дорогу домой. Дисциплина падала. К августу 1918-го разложение в частях «Чешско-словацкого революционного войска» зашло слишком далеко. В разгар массовых репрессий и расстрелов, чехи в Стерлитамаке уже деградировали до уровня банды и не препятствовали безчинствам, которые развязали подонки из так называемой «Народной армии» Комуча и бандиты из числа местных жителей.