Стерррва

— Иду, иду, — пробубнила я в коробку, сонливость была окончательно выжжена пламенем панического ужаса. Я быстро провела рукой по волосам, давно потерявшим следы стрижки, которые последний раз я мыла три дня назад (жуткое несоблюдение гигиены, жалко оправдываемое изматывающей нагрузкой), и решила, что мне ничего не остается, как заколоть их в пучок, воспользовавшись карандашом вместо шпильки.

Продолжив осмотр, я обнаружила, что утром впопыхах машинально надела первую попавшуюся блузку, которую нащупала рукой на кресле, и по стечению обстоятельств она оказалась той, которую я надевала в прошлую, самую «черную» для себя пятницу. Блузка напоминала бойца, выжившего под артобстрелом; ее подмышки источали сильный щелочной аромат.

Направляясь к двери, я остановила взгляд на огромном настенном календаре. Наконец-то январь, седьмой месяц моего добровольного рабства. Полпути пройдено. Рождественские каникулы наступили и прошли, и бедная мамуля просидела на тахте подле меня, наблюдая, как я работаю… потом наступил и прошел новогодний праздник. У Рэндалла график работы в праздники был не менее напряженным, чем у меня, но он все же сумел выкроить время и встретиться с нами в кофейне. Встреча получилась недолгой, но по крайней мере мама наконец познакомилась с ним. Рэндалл ей понравился, но она все еще испытывала некоторые сомнения по поводу моего переезда, хотя и старалась проявлять благосклонность и поддерживать меня.

Я перечеркнула крестом понедельник на календаре. Кульминационным моментом каждого дня становился этот огромный красный крест на календаре. Потом я разглядывала красные полосы из крестов: перечеркнутые дни складывались в недели и так далее. Иногда я сравнивала себя с узником, делающим зарубки на стене камеры, но обычно на душе становилось легче от этой процедуры, потому что каждая красная отметина приближала меня к окончанию годового срока пребывания в «Грант Букс», к которому я сама себя приговорила.

Начало нового года было особенно омерзительным. Мой список унаследованных книг вырос до тридцати двух, поскольку текучка только увеличилась. Уже было назначено совещание по выработке маркетинговой политики на следующую неделю, поэтому я лихорадочно пыталась сделать хоть что-нибудь по каждой из книг, оказавшихся теперь уже в моем темплане. Это означало отмену всех свиданий с Рэндаллом и ночные бдения на работе, например, как сегодня, до половины четвертого утра. В эти выходные, спасибо Дирдрей и Люсиль, которые вмешались, чтобы координировать процесс, я официально должна была переехать к Рэндаллу. Как ни странно, его мать выказывала необычайный интерес ко всему, что касалось моего проживания с ее сыном (в грехе, замечу в скобках), и, по правде говоря, она взяла за правило звонить мне на работу по нескольку раз на дню, чтобы обсудить неотложные детали (например, какие накидки на вешалки я предпочту в своей новой гардеробной: шелковые или атласные).

— Где, етит твою налево, ты прохлаждаешься, Клэр?! — Селекторная связь снова ожила. — Если я говорю «БЫСТРО», это что, по-твоему, значит?

Внутри у меня все сжалось. Задергался левый глаз. Пять секунд, чтобы взять себя в руки. В груди екнуло. Что такого успела я натворить за утро, чтобы вызвать столько ярости?!

Я глубоко вздохнула и поспешила по лабиринту к ее кабинету. Проходя мимо комнаты Лулу, я помимо воли украдкой скосила глаза в открытую дверь. Вивиан, сволочь, недавно поменяла нас местами, затолкав меня в лишенную окон каморку рядом с интернами, а мою просторную комнату с хорошим видом из окна отдала Лулу.

Лулу сидела за своим тщательно убранным столом (сильно попахивало Управлением гражданской обороны) и, изящно потягивая кофе, что-то прилежно печатала. Ее волосы были тщательно уложены а-ля Дженнифер Энистон (в тот период, когда они были длинные и белокурые), а ее солнечно-желтая трикотажная двойка определенно смотрелась так, будто ее только сейчас доставили из химчистки.

Будь она проклята!

Ребенком я наивно полагала, что, как только вырасту, мне никогда больше не придется иметь дело со школьными задирами или любимчиками учителей, но в последние семь месяцев я со всей очевидностью осознала, что эти типы с возрастом становятся только хуже и опаснее. Вивиан являла собой взрослое воплощение особенно зловредного хулигана из начальной школы, из тех, кто намыливает голову какому-нибудь лопушку в туалете и одновременно ворует деньги, данные ему на завтрак, обчищая карманы и заодно оскорбляя его мать. А Лулу была тридцати с чем-то версией подлизы, до невозможности совершенной девочкой-отличницей с первой парты, которая проворно поднимала руку, чтобы ответить на каждый вопрос, заданный учительницей. Безупречная внешне, гиперконкурентоспособная и жутко корыстная внутри. Особа, которой никогда нельзя доверять.