Стертый мальчик

Еще неделя. Я больше не мог притворяться больным и вызывался работать в кабинке с проектором, в задней части храма, подальше от вопросительных взглядов прихожан. Хлоя приходила временами, но мы старались никогда не пересекаться в одной и той же части церкви.

Еще одна неделя. Скоро я уеду в небольшой колледж гуманитарных наук. Мы с мамой съездили в «Уолмарт», купили все, что может пригодиться в общежитии, и вернулись домой с тяжелыми сумками, набитыми пластиковыми контейнерами, с громоздкими пакетами, полными футболок, носков и нижнего белья. А потом поздно ночью отцу позвонила мать Хлои. Она была в истерике. Брендона застали в постели с другим мальчиком, его близким другом. Они экспериментировали. Она не знала, кому еще позвонить; хотела узнать, сможет ли мой отец поговорить с ребятами и вбить им в головы толику разума. Я всю ночь просидел в гостиной, стараясь не трястись, в ожидании отца. Мама сидела рядом на диване.

– Почему вы расстались? – спросила она. – Вы так мило смотрелись вместе.

Я не мог ей ответить, не мог найти простого объяснения, которое не привело бы к страшному признанию. Я знал, что мое молчание ранит маму, ранит нас обоих. Но всего за несколько месяцев я успел разрушить в своей жизни все, и мне не хотелось усугублять ситуацию.

Отец вернулся в четыре утра с красными глазами и взлохмаченными волосами. Он не делился с нами подробностями, только стоял на кухне, покачивая головой. Сказал, что ребята совершили ошибку. Он объяснил мальчикам, что, если они продолжат грешить, Господь отвернется от них и они лишатся Царствия Небесного. Сказал, что Брендон перерастет это, но голос его звучал не слишком уверенно. Было видно, что отец потрясен разговором и, кажется, заподозрил в чем-то и меня, в чем-то, что раньше не приходило ему в голову. Я повернулся, ушел в свою комнату и закрыл дверь.

Еще неделя. Я играл дни напролет и не думал о том, что ждет меня в будущем. Думал только, как вооружить своего героя, чтобы он смог пройти сквозь дикие земли. В те редкие мгновения, когда я не играл, я старался не думать о том, что ссора с Хлоей означает, что и с Брендоном поговорить мне больше не удастся. Старался не думать, что единственный человек, который, кажется, по-настоящему меня знает, больше никогда не будет частью моей жизни. Что бы мы ни решили по поводу своих наклонностей, нам придется разбираться с этим в одиночку.

За месяц до отъезда в колледж я наконец расправился с игровой приставкой. Я вошел в гостиную, где сидели родители, каждый на своем конце дивана, и предложил им пойти со мной в ванную и посмотреть на гибель моей виртуальной жизни.

– Хочу вам кое-что показать, – сказал я.

Я плохо понимал, что делаю. Мне хотелось рассказать им, почему я расстался с Хлоей, хотелось объяснить, что я такой же, как Брендон. Хотелось, но слов я подобрать не мог. Хотелось, чтобы они наконец поняли: что-то не так, и как бы я ни старался игнорировать свою сущность, я больше не могу этого делать. Я собираюсь все исправить.

В ванне лежала игровая приставка, а рядом с ней, словно спящие котята, устроились два джойстика. Родители стояли на пороге, и на их лицах было написано: «Что все это значит?» Отец провел ладонью по густым черным волосам; мама скрестила руки на груди и вздохнула.

Я отдернул прозрачную шторку и повернул ручку крана – на приставку обрушилась струя воды и, закрутившись в водовороте, потекла в канализацию. Я представил, как вода просачивается в материнскую плату, заполняя долины, созданные ее микрочипами. Вода текла, пока я не услышал, как родители за спиной встревоженно переминаются с ноги на ногу. Я задернул шторку.

– С играми покончено, – объявил я.

Что бы ни ждало меня в будущем, я готов встретиться с этим лицом к лицу.

Среда, 9 июня 2004 года

Было только семь утра, но в вестибюле отеля «Хэмптон» кондиционер работал на полную мощность. Согласно расписанию у меня было два часа, чтобы принять душ, одеться и поесть, но мы с мамой тянули время и лениво ковыряли вилками холодные яйца, раскрошенные на тарелках. C помытых волос капала вода; в предплечья врезались острые края лакированного деревянного стола. Мир этим утром казался суровым, будто ночью с него сняли тонкую пленку, мягкий фокус, который я принимал как должное, когда мы раньше приезжали с мамой в Мемфис на выходные ради шопинга или кино. Тогда город под ногами казался живым, сияющим, пульсирующим. Два полных дня в ЛД, и город окончательно потерял свое очарование. Во время поездок из отеля в ЛД и обратно мы любовались только серой полосой дороги, забитой сверкавшим под раскаленным солнцем транспортом, и огромными загородными домами с влажными зелеными языками-лужайками.