Стертый мальчик

– Я видел, как ты приехал, – сказал Дэвид. Он признался, что увидел меня по дороге из прачечной и специально подождал, пока уедут мои родители. Сказал, что на вид они милые, но, как водится, скучноватые. За болтовней, обмениваясь заученными фразами, мы обнаружили много общего: любим рано просыпаться, бегать по утрам, собираемся всерьез заняться учебой.

Он взял у меня коробку, положил на нее белье, и мы аккуратными шажками торжественной процессии отправились на второй этаж – левой, правой. Когда он поднимался по лестнице, задники его коричневых мокасин блестели в пыльном свете, а над ними то и дело вспыхивали бледные босые пятки, облизывавшие воздух.

Лестничную клетку заполнило эхо большого духового оркестра. Сверкая инструментами на солнце, местный оркестр обходил двор, строем маршируя в парадной форме.

– Тебе здесь нравится? – спросил Дэвид.

– Шумновато, – ответил я, – но мило.

– Администратор сказал, что они часто репетируют.

– Как же тогда делать домашку?

Я посмотрел на трусы, которые по-прежнему лежали на ступеньках, не понимая, хочет ли он, чтоб я поднял их, или нет.

– Что? Ты не любишь музыку?

– Может быть, я не туда поступил, – пошутил я.

Я отвел взгляд от трусов. До сих пор не знаю, вернулся ли он за ними или это была несущественная потеря. Точно банановая кожура, они остались ждать следующего ничего не подозревающего студента – но это сцена из совсем другой пьесы с другими актерами.

– Еще вопрос, – сказал Дэвид, повернувшись к приоткрытой двери в мою комнату и все еще улыбаясь мне, теперь краем губ. – Чтобы узнать друг друга получше…

Мне захотелось вернуться, поднять трусы и померить их, почувствовать, каково это – прикоснуться к чужому телу с точно усредненными пропорциями.

– Какую суперспособность ты бы выбрал? – спросил он. – Способность летать или невидимость?

Оркестр маршировал по двору. Сильный порыв ветра распахнул дверь и захлопнул ее.

«Невидимость», – подумал я в тот же миг. Возможность делать что хочешь, ходить куда хочешь незамеченным. До приезда в колледж я уж точно не чувствовал себя невидимым. После расставания с Хлоей я старался не обращать на нее внимания в церкви, но, похоже, окружающие были уже твердо уверены в том, что я главный злодей в этой истории и повел себя отвратительно, раз такая прекрасная девушка от меня отвернулась. Сжимая мускулистую руку своего нового бойфренда-футболиста, Хлоя скользила по мне взглядом, привлекая в мою сторону внимание других прихожан, так что я начинал заикаться, даже произнося вызубренные молитвы.

«Дорогой Господь… – начинал я, и приглушенное дыхание вокруг становилось громче и требовательнее, – дай мне силы выдержать все это. Что бы ни случилось в будущем…»

А работники салона ждали, когда я исправлю свой промах с книгой Иова, искали в моих глазах ответ на человеческие страдания. Боже, как бы я был счастлив, если бы никто не слушал и не смотрел.

– Невидимость, – ответил я.

– Это многое о тебе говорит, – сказал Дэвид. – Значит, ты интроверт. – Он пинком открыл незапертую дверь моей комнаты. – Тебе здесь понравится.

Позже, после всего, что случилось, я сильно раскаивался, что ответил именно так. Как бы я хотел ответить по-другому! Я повторял второй вариант вновь и вновь, желая позабыть все, что произошло после того, как я вошел в комнату.

«Способность летать, – думал я. – Господи Боже, способность летать».

– Раз твоего соседа еще нет, можешь выбрать кровать, – сказал Дэвид. – Какая нравится больше?

Комнатка была маленькая, тесная. Стоя на пороге, мы разглядывали наше отражение в заляпанном зеркале, которое висело на стене напротив. Я – интроверт, он – экстраверт. Он улыбнулся, я нахмурился. Казалось, его волосы отражали золотистые лучи, проникавшие в окно; моя же темная шевелюра поглощала свет, впитывая его, высасывая из каждого угла комнаты.

– Ну, – повторил он. – Какая тебе нравится?

– Не знаю, – ответил я.

Ольха за окном трясла высохшими сережками. Одна отскочила, со стуком ударилась о стекло и упала.

– Выбирай уже, – не унимался Дэвид, – у меня руки отсохли.

Он поудобнее обхватил коробку.

Я приблизился к деревянным койкам. Остальные коробки с моими вещами лежали позади. Я никогда не думал о том, какую кровать выбрать. Дома я всегда спал на нижней, верхнюю оставлял для мамы.

– Ну же, – сказал Дэвид, – я больше не могу.

– Верхнюю, – ответил я.

Я решил, что так буду меньше мешать соседу.

Дэвид закинул коробку с рамками на голый матрас верхней кровати. Коробка подскочила, угодив на торчащую пружину, которая позже будет больно впиваться мне в спину.

– Где твои родители? – уточнил он. – Уехали?

– Уехали, – сказал я. – Уже уехали.

В тот момент было приятно произнести эти слова.

В первый вечер я провел в ванной общежития больше получаса: боялся надеть боксеры, боялся, что сосед заметит растяжки на коже, пока я взбираюсь в свою койку. Я внимательно изучал себя в зеркале, крутясь то так, то сяк. Вспоминал, как Хлоя прижималась ко мне, чтобы поцеловать, и обнимала за бедра, а я боялся, что ее рука продвинется выше. Может, я начал бегать для того, чтобы стереть с себя все ее прикосновения?