Стертый мальчик

Глядя на Смида со своего места, я не мог избавиться от ощущения, что он поразительно похож на Джеффа Голдблюма – актера из «Парка Юрского периода», который я часто пересматривал. Тот же узкий нос, широкая улыбка, острый взгляд, который подчеркивали очки. Но когда Смид поворачивал голову под другим углом, его лицо неожиданно становилось плоским и лишалось своей голдблюмности. Секунду назад это был он, а в следующую – нет. Интересно, Смид специально добивался подобного эффекта и нужного ракурса? Так он Джефф Голдблюм, а так – самый обычный старина Смид.

Я старался не улыбаться. Серьезно, Смид до абсурдности походил на Голдблюма. Я боялся, что заплачу, поэтому расслабил мышцы лица и растянул губы в идиотской улыбке. Интересно, гадал я, видит ли Д. это сходство Смида с Голдблюмом? И вообще, разрешали ли ему родители смотреть в детстве «Парк Юрского периода»?

Д. походил на того, кто все детство учился на дому. Его сосредоточенность была слишком глубокой для активной социальной жизни. В Библейском поясе[5] большинство детей на домашнем обучении растут под серьезным надзором родителей-фундаменталистов. Меня интересовало, было ли схожим наше с ним детство, но я не решался спросить. Ни одному участнику программы не разрешалось обсуждать с кем бы то ни было свое прошлое – из страха, что воспоминание о чем-то приятном принесет греховное удовольствие. Так, наверное, чувствуешь себя, встретив на Небесах того, кого знал на земле; все привычное полностью растворялось, оставалась только аура, субстанция. «Смерти больше не будет, – говорится в Библии, – ибо все старое исчезло». Но мы с Д. были далеки от Небес; белые стены лишь имитировали Небеса, и я чувствовал, как тяжесть греха скручивает мне желудок.

– Мы в силах снискать благословение Господне и понять, что милость Божья опирается на Писание, которое отвечает на любой вопрос нашей жизни, – повторил Смид. Он проговорил это так быстро, словно выплюнул завязанную в узлы веревку, которую надо распутать: «Мы-в-силах-снискать-благословение-Господне-и-понять-что-милость-Божья-опирается-на-Писание-которое-отвечает-на-любой-вопрос-нашей-жизни». Это напомнило мне молитву, которой родители учили меня в детстве: слова автоматически выскакивали изо рта в отчаянной спешке, чтобы отправиться к нетерпеливому Господу.

Сегодня мирно спать ложусь,
Сегодня Господу молюсь.
Если проснуться мне не придется,
Пускай-душа-моя-к-Господу-вернется. Аминь.

Я потерял счет времени. Я бессмысленно глядел на бледную полоску от часов на запястье. Слова Смида безостановочно бежали одно за другим, и вскоре косые солнечные лучи заполнили комнату, исполосовав ковер. Смид кружил возле нас, минуя световые линии. Мне вспомнилось, как в детстве мы с друзьями играли после службы: один неверный шаг, и ты мертв, разжижен лавой; одна ошибка, и тебе остается только отойти в сторонку и смотреть, как играют другие. Я подставил ногу под солнечный луч, и пластмассовые концы шнурков на моих ботинках засверкали. Если бы все было так просто.

Справочник давил на колени, а НП словно прожигал дыру в моем бедре. Научусь ли я в конце концов, подобно старожилам, беззаботно говорить о том, что до смерти меня пугает? Возможно, все рассказав, я изменюсь к лучшему. Я прочел пример нравственного перечня в справочнике, и меня поразил язык, которым описывался сексуальный грех, – язык терапевтический, сглаживающий любое утверждение, сводящий его до некой неопределенности, нереальности. Ложный образ говорящего обращается в ничто, стерев все особенности личности; остаются лишь чистое покаяние и духовное исцеление.

Так я чувствовал себя несколько дней назад, когда закончил генограмму. Поднявшись на ноги, я подумал: «А вот и они», – словно передо мной выстроились все мои родственники с единственной целью – обозначить мое место в ЛД. Странно, но впервые в присутствии родни я чувствовал себя как дома. Родственники безобидно глазели на меня с узора на берберском ковре, окруженные пометками грехов и лишенные права голоса. И хотя орфография хромала, образец НП обещал все то же: жизнь с Богом, возвращение в чистую догреховную сущность, «духовное пробуждение», обещанное двенадцатым шагом программы при условии, что мы останемся в ЛД до тех пор, пока суета окружающего мира сначала не потускнеет, а потом не исчезнет. Пример нравственного перечня звучал словно послание из иного мира: