Стежки, дороги, простор

Первая книга Янки Брыля «Рассказы» увидела свет в 1946 году. В нее вошло то, что автор посчитал лучшим из написанного им до армии, в 1937–1938 гг., и после возвращения из плена, — четыре рассказа и маленькая повесть. Это была книга вполне самостоятельная, выношенная и цельная. Недаром все, что было в ней напечатано, «живет» и поныне — читается, переиздается. В этой первой книге нетрудно разглядеть корни — идейные, тематические, стилевые — всего последующего творчества писателя.

В «Рассказах» Брыль писал о том, что он любил в близком, единственно родном ему деревенском свете, и о том, что он в нем ненавидел: о тяжкой бедности и сопротивлении в душе своей доле трудового крестьянина, о его стремлении к жизни не только лучшей, но и более высокой («Как маленький»). О горячем желании лучшей части крестьянской молодежи учиться, чтобы участвовать в деле создания национальной культуры и народного просвещения («В семье»), О жестокой, звериной сущности собственничества и душевном убожестве «хозяина жизни» кулака, «животного человека», который глух к красоте мира и к душе другого человека («Марыля», «Праведники и злодеи»).

Своеобразным морально-эстетическим кредо первой книги Я. Брыля представляется мне рассказ «Как маленький».

Имени герой этого рассказа не имеет (что скорее всего не случайно) — он просто дядька, как называют в белорусской деревне мужчин средних лет. Придя утром в гумно, в восхищенном удивлении останавливается он перед сетью, которую протянул от стрехи к пучкам льна паук: «Мигает, смеется веселое солнце, рыжеватым золотом играют головки и стебельки льна, сетка блестит цветами радуги, каждая ниточка отдельно». И крестьянину делается как-то не по себе — жалко разрушать красоту и труд паука. «Ты, отец, всегда как маленький, — укоряет его жена. — Он себе, а мы себе».

Работая, дядька вспоминает всю свою горькую бедняцкую, жизнь, вспоминает, как погорел недавно и ездил в весеннюю распутицу по соседним деревням просить солому, чтобы покрыть крышу: «Зло стегает кобылку и слушает, как его телега на деревянном ходу скрипит по колдобинам, в которых то хлюпает вода, то хрустит ледок, как щемят его мокрые ноги и ноет от голода нутро, как кричат над болотом книговки, такие же, должно быть, голодные, бесприютные и злые.

Эх ты, доля наша, доля чубатая!..

Но почему же это, братцы, отзывается в сердце чужая боль, хоть бы себе и малая? Почему не хочет подняться рука, чтобы разрушить чужую, сотканную нелегким трудом паутину?.. Почему он всегда «как маленький», как Ганна говорит, только увидит пли услышит красивое, как готов смотреть на него, любоваться и слушать, раскрыв рот, забывая обо всем на свете, даже о доле своей, даже о том, что самого его не жалеет никто?..»

В этом рассказе впервые у Брыля проявило себя столкновение двух непримиримых чувств, двух исключающих одна другую эмоциональных оценок мира: восхищения красотой жизни и возмущения ее несправедливым устройством, столкновение, которое делало таким напряженным лиризм ранних произведений писателя. Почти в каждом из них встречали мы людей того же душевного строя, что безымянный дядька. Это характеры яркие, колоритные, одаренные незаурядным эстетическим чутьем, художнической, творческой жилкой. Таков горбун портной Лапинка из «Праведников и злодеев», все богатство которого — золотые руки, доброта да острое слово. Таков Павлюк из рассказа «Мой земляк» — отличный рассказчик, известней на всю округу лгун-виртуоз, завзятый рыбак и охотник. Люди того же типа — герои повести «В семье», своеобразной хроники духовной жизни одной крестьянской семьи, семьи необычной, где наряду с бабушкиной сказкой звучит книжное слово, где и сами пробуют писать, рисовать.

«Как маленький», — говорят об этих героях то сам автор, то их близкие. Писатель в свою оценку вкладывает гордость за людей, которые умеют радоваться жизни и видеть ее красоту вопреки горькой доле, нужде, уважать чужой труд и сочувствовать чужой беде вопреки собственническому укладу жизни с его моралью обособленности и равнодушия: «ои себе, а мы себе». В этих словах, когда их произносят близкие героям люди, — чаще всего упрек, насмешка, осуждение. Им, замученным нуждой и трудом, погруженным в каждодневный нелегкий быт, восхищение красотой, беспокойство за других кажутся ненужным чудачеством, неизжитыми проявлениями детства, бесполезными и даже опасными для практической жизни.

Брыль хорошо знал, что не только несправедливая своекорыстная жизнь, но и непосильная ежедневная борьба за существование, за кусок хлеба порождает у человека антисоциальные чувства и инстинкты, и потому так высоко ценил эти открытые им в жизни характеры. Детство для него не столько возраст, сколько нормальный взгляд на мир, существенная часть мирочувствия.