Мальчишкой озорным, десятилетним, срываясь — грудь я расшибал в горах... Так понял я, что есть, как боль на свете, печаль и кровь, бессилие и страх.Над горным краем затворяла тучи и молнии калила добела зубчатой гранью, кручею падучей суровая орлиная скала.Ни зверьих нор, ни пепла, ни ступеней, во все века бесплоден черный склон.И вырубили орды поколений на лбу ее проклятия времен.Тогда скалу хотел я сжечь глазами, бил камнями, ругая и кляня.Гранит молчал, за ненависть и зависть отщелкивая камни на меня.Стояли горы. Жгло неодолимо.Летели птицы с севера на юг.И, с неба петлей падая в долину, орел смотрел на голову мою.Горячий, кривоносый, черно-рыжий, он резал мир до моего плеча, жильцом взлетал на каменные крыши, крылами надо мною хохоча.Я думал — камень хищника догонит, дрожали руки, сердце жгло в груди...Я шел к реке, протягивал ладони, просил глаза и сердце остудить.Медянкой речка прозвана. По скалам, по желтым мхам, над ржавою рудой она шипела, падала, плясала, в лицо плевала медною водой....Как лихоманку, перенес я детство, за годы боль и страх переборол.И перешли навеки мне в наследство скала, река и рыжий мой орел.В ту пору небо рдело не сгорая, рос город в зорях, в грохоте, в дыму, прогнав орла из каменного края, как будто по веленью моему.Строители! Удар, так без отдачи, под солнцем — жарко, жарко — при луне. Я был сто тысяч первым, а удача — дождем летела в руки и ко мне.Мне говорят: дворцам гранита мало...Вот — перфоратор, шнур и десять дней.В какую полночь — горстьюаммонала — скалу орлов я вырвал до корней?Я ладил скрепы каменной плотине, работу принимая, словно бой, и забурлила речка по долине рекою полноводной голубой.И за пять лет, ни много и ни мало — за сердце, за работу и за гром ты, Родина, мне руки подымала, одаривала словом и добром.Вот только я орла не вижу снова... И если вы найдете клок крыла, до ржави черно-рыжего, сухого,— скажите мне, родные, про орла.Я подожду. На север облаками летит гроза, осеребрив траву.Так и живу я в городе из камня и до ста лет, пожалуй, доживу.