где полет превращается в кровь,
превращается в воздух и ветер.
1996
20 (Пусть электричество, сжигая темноту...)
Пусть электричество, сжигая темноту,
вновь восстанавливает комнату в деталях,
известных со вчера, но многого скоту
уже не повторить - вновь проходя по стали,
по алюминию, по меди, и, слепя
глаза стеклом с картинками иного,
оно уже не вспомнит ни тебя,
ни нас с тобой, ни многого другого.
1996
Абстрактная гражданская лирика
прозревая во тьме
Окончание дня порождает ужасные вещи -
завывая, по рельсам железная скачет изба,
и хрипящий народ - ненакормленный, нервный, зловещий,
из избы выпадая, уходит куда-то туда,
простирая ладони во тьму, взбудораженный крайне,
прозревая во тьме безусловные всем калачи,
прозревая во тьме добряки, невозможные ране,
над которыми пляшут во тьме золотые лучи,
опасаясь наезда, побоев, коррупции, Бога,
опасаясь найти под кроватью чужие носки,
как безумный, народ прибегает к родному порогу,
запирается дома и рвет там себя на куски.
1992-2012
чуть левее
Англичанин, оскалившись, нюхает чай,
пляшет с жалобным криком румын.
Чуть левее, зовя на подмогу врача,
тихо галлюцинируем мы.
Средь приснившихся зданий, заборов, затрат,
обстоятельств, начальств и трудов,
среди мнимых Ивана, Кузьмы и Петра,
среди выдуманных городов,
где Кузьме неминуемо снится Иван
и Ивану приснившийся Петр,
и он сам, у Петра возникающий в снах,
и так далее, и до тех пор,
пока врач появившийся звуком трубы
коллективный их сон не прервет,
и о чем-то заплачет небритый румын,
и надменный британец всплакнет.
1992-2012
хвост
Выйдешь, волнуясь, на Красную Пресню -
Пресня вся красная. Люди кричат.
Это не крик - это гордая песня,
это заветный Ильич и свеча.
Это не только свеча, но и польза.
Польза народу - известно кому.
Давеча он только мекая ползал,
нынче же бьет по затылку Фому.
Что же не верил ты в ум населенья,
в то, что возьмет да отвалится хвост?
Тут же Фома ощущает волненье
и подтверждает, что это Христос.
1992-2012
время мечты
Страшно состариться - будешь старик.
Страшно быть в яме с безумцем оставленным.
Страшно попасть под большой грузовик
и умирать в настроенье подавленном.
Страшно знамения видеть огни.
Страшно проклятую видеть осину.
Страшно, когда кровожадной свиньи
мокрый пятак упирается в спину.
Страшное, скушное время мечты.
Старые сны населению снятся.
Перекликаются ночью посты,
лают собаки, и дети боятся.
1992-2012
666. пырей и крапива
Настанет день.
Люди перестанут изображать улыбку лицом.
Перестанут жаловаться, ныть и сутулиться.
И, ломая деревья, огромное чертово колесо
покатиться вниз по безумно орущей улице.
Во всех ларьках прекратится продажа пива.
Люди замечутся, покрывшись мурашками или в поту
Тротуарные плиты взломают пырей и крапива,
и оттудова аспиды будут впиваться в пяту.
И большие надежные люди, идущие с женщиной на руке,
станут подобны орущей и прыгающей тени.
И предреченные всадники, расплескивая паркет,
с грохотом въедут в коридоры учреждений.
Вначале будут орать, но потом будет только визг.
Потом - скулеж, беспомощный,
как у щенка с обожженной безглазою мордой.
Молитвы будут сгорать в полете и золою сеяться вниз,
а потом останется невероятная тишина.
И тишина будет мертвой.
1992-2012
завтра сабантуй
Война окончена. Войска отведены,
но население, подавшись в партизаны
все целиком, простор чужой страны
уже освоило. Чужими голосами
(для конспирации) друг с другом говоря,
живет чужим манером и порою
глядит: что ж родина? - а там живет, борясь,
иное населенье. И герои
уже задумчивы - вернуться бы назад.
Но завтра сабантуй, а детям в школу скоро.
И лишь войска, волнуясь и глазам
не доверяя, нервно сушат порох.
1992-2012
сельский пейзаж после третьей мировой
Прах, немота, кошмар послесвеченья.
Гигантские сурки насилуют крестьян.
Однообразна ночь, перемещенья
забытых армий. Некий доберман
назначен старостой. Кал, пепел, недород,
явленья в облаках, дрейфующие нормы.
Сурки перевелись, зато теперь народ
зубаст, когтист, мохнат и весь уже по норам.
1992-2012
2003 часть1
Чучело врача
Нам снящиеся сны достойны удивленья:
целует в теплый нос котенка негодяй,
грызет кровавый хрящ стоявший на коленях,
а мать семи детей становится змея.
Двурылый атеист в египетской рубахе
средь вспугнутых богов глядит изрядней всех,
и страстный космонавт во смушковой папахе
крадется за овцой по выпавшей росе.
Все стало общей тьмою. Нет грача,
нет чОрной кошки, чОрного монаха,
и ночь, ужасная как чучело врача,
трусит по городам разнузданным монархом.
Но утром тьма опять становится грачом,
брюнетами, мяуканьем, молитвой,
и чучело врача становится врачом
с бальзамами, по утварям разлитым.
И, выпив тот бальзам, всяк делается прав;
и делается все таким, как уже было -
котенок, вопия, бежит от топора,
и мужа бьет жена, как и намедни била.
2003
Немой
Страшный, немой, не имеющий вида,
я поднимаюсь в могильной траве.
Откройте мне дверь. Я войду или выйду.
Кто меня слышит, откройте мне дверь.
Все повторяется. Видимо в среду,
или в четверг все начнется опять.