Стихи

Антокольский Павел Стихи

Павел Григорьевич Антокольский

- Баллада о чудном мгновении - Встань, Прометей! - Иероним Босх - Нечем дышать, оттого что я девушку... - Павел Первый - Песня дождя - Санкюлот - Сны возвращаются - Черная речка - Я люблю тебя...

ПЕСНЯ ДОЖДЯ Вы спите? Вы кончили? Я начинаю. Тяжелая наша работа ночная.

Гранильщик асфальтов, и стекол, и крыш Я тоже несчастен. Я тоже Париж.

Под музыку желоба вой мой затянут. В осколках бутылок, в обрезках жестянок,

Дыханием мусорных свалок дыша, Он тоже столетний. Он тоже душа.

Бульвары бензином и розами пахнут. Мокра моя шляпа. И ворот распахнут.

Размотанный шарф романтичен и рыж. Он тоже загадка. Он тоже Париж.

Усните. Вам снятся осады Бастилий И стены гостиниц, где вы не гостили,

И сильные чувства, каких и следа Нет ни у меня, ни у вас, господа. Русская Советская Поэзия. Москва, "Художественная Литература", 1990.

Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ... Я люблю тебя в дальнем вагоне, В желтом комнатном нимбе огня. Словно танец и словно погоня, Ты летишь по ночам сквозь меня.

Я люблю тебя - черной от света, Прямо бьющего в скулы и в лоб. Не в Москве - так когда-то и где-то Все равно это сбыться могло б.

Я люблю тебя в жаркой постели, В тот преданьем захватанный миг, Когда руки сплелись и истлели В обожанье объятий немых.

Я тебя не забуду за то, что Есть на свете театры, дожди, Память, музыка, дальняя почта... И за все. Что еще. Впереди. Чудное Мгновенье. Любовная лирика русских поэтов. Москва, "Художественная литература", 1988.

САНКЮЛОТ Мать моя - колдунья или шлюха, А отец - какой-то старый граф. До его сиятельного 1000 слуха Не дошло, как, юбку разодрав На пеленки, две осенних ночи Выла мать, родив меня во рву. Даже дождь был мало озабочен И плевал на то, что я живу.

Мать мою плетьми полосовали. Рвал ей ногти бешеный монах. Судьи в красных мантиях зевали, Колокол звонил, чадили свечи. И застыл в душе моей овечьей Сон о тех далеких временах.

И пришел я в городок торговый. И сломал мне кости акробат. Стал я зол и с двух сторон горбат. Тут начало действия другого. Жизнь ли это или детский сон, Как несло меня пять лет и гнуло, Как мне холодом ломило скулы, Как ходил я в цирках колесом, А потом одной хрычовке старой В табакерки рассыпал табак, Пел фальцетом хриплым под гитару, Продавал афиши темным ложам И колбасникам багроворожим Поставлял удавленных собак.

Был в Париже голод. По-над глубью Узких улиц мчался перекат Ярости. Гремела канонада. Стекла били. Жуть была - что надо! О свободе в Якобинском клубе Распинался бледный адвокат. Я пришел к нему, сказал:

"Довольно, Сударь! Равенство полно красы, Только по какой линейке школьной Нам равнять горбы или носы? Так пускай торчат хоть в беспорядке Головы на пиках!

А еще Не читайте, сударь, по тетрадке, Куй, пока железо горячо!"

Адвокат, стрельнув орлиным глазом, Отвечает:

"Гражданин горбун! Знай, что наша добродетель - разум, Наше мужество - орать с трибун. Наши лавры - зеленью каштанов Нас венчает равенство кокард. Наше право - право голоштанных. А Версаль - колода сальных карт". А гремел он до зари о том, как Гидра тирании душит всех: Не хлебнув глотка и не присев, Пел о благодарности потомков.

Между тем у всех у нас в костях Ныла злость и бушевала горечь. Перед ревом человечьих сборищ Смерть была как песня. Жизнь - пустяк. Злость и горечь. Как давно я знал их! Как скреплял я росчерком счета Те, что предъявляла нищета, Как скрипели перья в трибуналах! Красен платежами был расчет! Разъезжали фуриями фуры. Мяла смерть седые куафюры И сдувала пудру с желтых щек. И трясла их в розовых каретах, На подушках, взбитых, словно крем, Лихорадка, сжатая в декретах, Как в нагих посылках теорем.

Ветер. Зори барабанов. Трубы. Стук прикладов по земле нагой. Жизнь моя - обугленный обрубок, Прущий с перешибленной ногой На волне припева, в бурной пене Рваных шапок, ружей и знамен, Где любой по праву упоенья Может быть соседом заменен.

Я упал. Поплыли пред глазами Жерла пушек, зубы конских морд. Гул толпы в ушах еще не замер. Дождь не перестал. А я был мертв. "Дотащиться бы, успеть к утру хоть!" Это говорил не я, а вихрь. И срывал дымящуюся рухлядь Старый город с плеч своих.

И сейчас я говорю с поэтом, Знающим всю правду обо мне. Говорю о времени, об этом Рвущемся к нему огне.

Разве знала юность, что истлеть ей? Разве в этой ночи нет меня? Разве день мой старше на столетье Вашего младого дня? И опять:

"Дождаться, доползти хоть!" Это говорю не я, а ты. И опять задремывает тихо Море вечной немоты.

И опять с лихим припевом вровень, Чтобы даже мертвым не спалось, По камням, по лужам дымной крови Стук сапог, копыт, колес. 1925 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

* * * Нечем дышать, оттого что я девушку

встретил, Нечем дышать, оттого что врывается ветер, Ломится в окна, сметает пепел и пыль, Стало быть, небыль сама превращается

в быль.

Нечем дышать, оттого что я старше, чем время. 1976 (?) Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.