Но вот и свечка зажжена —
Вошли все жены в зал,
Но что такое —
Он так и не узнал.
* * *
("В косы вплетены лучи...")
В косы вплетены лучи,
Руки нежные, как ручьи...
Рыба в аквариуме всплывет,
Видя в воде отраженье твое;
В клетке чижик вдруг запоет,
Услыхав приблиенье твое;
Быть может, и мне пригрезятся сны
В старшном моем замороженном сне:
Ведь ты даже в шубке — примета весны
Рыбам, птицам и седине.
* * *
("Я слоняюсь в радости недужной...")
Я слоняюсь в радости недужной,
Счастье ты мое, моя тоска...
Ничего мне от тебя не нужно —
Ни дыхания, ни шепотка,
Ни твоих ладошек полудетских,
Из которых пил бы я тепло,
Ни полупоклонов ваших дерзких,
Будто мне подаренных назло.
Не голубка — ты скорее сокол,
И тебя стрелою не добыть.
Но ведь оттого, что ты высоко,
Женщиной не перестала быть, —
И мое далекое страданье,
Стиснутое, сжатое толпой,
Розой,
окровавленной
в стакане,
Будет полыхать перед тобой.
Две кукушки
Деревянная кукушка
Отсчитала пять часов.
Вдруг подружка на опушке
Откликается на зов.
Но часы, уснув на даче,
Не тревожились нимало.
А живая, чуть не плача,
Куковала, куковала.
* * *
("Если взять на ладонь рыбешку...")
Если взять на ладонь рыбешку,
Обжигает ее ладонь:
Рыбке надо тепла
немножко,
А у нас по жилам — огонь.
Значит, я, тебя обжигая,
Не прильну
к твоему
рту:
Жизни наши, моя дорогая,
Разных температур.
* * *
("Для всех других ты просто человек...")
Для всех других ты просто человек.
Войдешь — никто не вспомнит о комете.
Вошел, как говорится, "имярек".
Тебя не обнаружат, не отметят.
Но боль моя отметит... Но игла
Вопьется в сердце... Но душа заплачет...
Никто не понимает, что вошла
Стихия женственности в сером платье.
Не понимает эта пестрота,
Что серое —
ярчайшее на свете,
И что вошла ты вовсе не как та:
Что ты вошла, как море или ветер.
* * *
("Ты гордая, как все, что расцвело!..")
Ты гордая, как все, что расцвело!
Ты среди нас, но ты от нас далеко.
Тебя ничто со мною не свело,
Твоя дорога —
не моя дорога.
Душа твоя летит
на чьи-то голоса,
Но отчего отдаться им не может?
Тебя преследуют мои глаза,
Моя тоска тебя тревожит.
И ты, причесываясь перед сном,
Со шпилькою в зубах скрежещешь:
"Надоело!
Зачем я думаю о нем?
Какое до него мне дело?"
О, этого ты не прощаешь мне!
Ты вся возмущена недоуменно,
Ты днем недосягаемо надменна,
Но я дышу с тобой
в твоем горячем сне.
* * *
("Разве может любовь обижать?..")
Разве может любовь обижать?
Разве я повредил вашей гордости?
Я хотел тебя обожать,
Монументом воздвигнуть в городе.
Чтобы стало всем хорошо,
Как бывает народу от радуги,
Чтобы каждый унес ворошок
Упоенности, нежности, радости;
Чтоб по улицам плыл уют
От улыбки твоей мечтательной;
Чтобы знали улыбку твою,
Как московскую примечательность.
Чтобы май, в огнях синевы
Прилетев среди снега талого,
От тебя,
улыбка Москвы,
Ожидал бы: "Добро пожаловать!"
Но ты тупо спряталась в быт.
Нет, тебе не взрасти до статуи:
Для того, чтобы женщиной быть,
Юбчонки недостаточно.
Романс
Если губы сказали: "Нет",
А глаза ответили: "Да" —
Будто море хлынет в ответ,
Захлестнув тоску без следа.
Но завянет алый рассвет,
Почернеет любая звезда,
Если губы ответили: "Да",
Но душа отвечает: "Нет".
Стихотворцу-неудачнику
В стихах не Пушкин ты, а... Пущин,
Но не спеши несчастным быть:
Талант не всякому отпущен,
Но каждому дано любить.
Любовь же — это вдохновенье,
Дурманящее, словно дым,
Как солнце, льющееся в вены
Бродящим хмелем золотым.
И занеможешь ты... И ты
Раскроешь сонные ресницы
И так почувствуешь цветы,
Что и поэту не приснится.
А что слова? Не суесловь!
Влюблен? Ну, значит, нет проблемы!
Меняю все свои поэмы
На шалости твои, Любовь.
Зависть
Что мне в даровании поэта,
Если ты к поэзии глуха,
Если для тебя культура эта —
Что-то вроде школьного греха;
Что мне в озарении поэта,
Если ты для быта создана —
Ни к чему тебе, что в гулах где-то
Горная дымится седина;
Что в сердцеведеньи поэта,
Что мне этот всемогущий лист,
Если в лузу, как из пистолета,
Бьет без промаха биллиардист?
Молдавская песня
У коня дыханье как у девушки...
Только
Расступитесь, дубушки-деревушки,
Дайте непутевому дорогу!
И зачем живу на белом свете я,
За версту твой хутор объезжая?..
Эх, кабы моложе на столетия
Были мы с тобой, моя чужая!
Я б не стал над арчаком сутулиться,
Знать не знал вот этой дикой боли...
Подхватил бы я тебя на улице,
Кинул на седло —
и ветер в поле!
Пусть тогда с легавыми и гончими
Вся меня округа бы сковала,
Пусть хотя бы пулею прикончили —
Ты по мне на крик бы тосковала...
Керчь
У нас в гимназии делили Крым
На эллинский и дикий.
Все приморье
От Евпатории и до Керчи
Звалось Элладой. Если же случалось,
Перевалив за горную преграду,
Спуститься в степь, то называлось это —
«Поехать в Скифию». Хотя и в шутку,
Мы называли наши города
По-гречески, как это было древле.
Об этом я давно уж позабыл.