Стихи

«Для странствия ночного мне не надо…»

Для странствия ночного мне не надо

    ни кораблей, ни поездов.
Стоит луна над шашечницей сада.
    Окно открыто. Я готов.

И прыгает с беззвучностью привычной,

    как ночью кот через плетень,
на русский берег речки пограничной
    моя беспаспортная тень.

Таинственно, легко, неуязвимо

    ложусь на стены чередой,
и в лунный свет, и в сон, бегущий мимо,
    напрасно метит часовой.

Лечу лугами, по лесу танцую —

    и кто поймет, что есть один,
один живой на всю страну большую,
    один счастливый гражданин.

Вот блеск Невы вдоль набережной длинной.

    Все тихо. Поздний пешеход,
встречая тень средь площади пустынной,
    воображение клянет.

Я подхожу к неведомому дому,

    я только место узнаю…
Там, в темных комнатах, все по-другому
    и все волнует тень мою.

Там дети спят. Над уголком подушки

    я наклоняюсь, и тогда
им снятся прежние мои игрушки,
    и корабли, и поезда.

1929 г.

К МУЗЕ

Я помню твой приход: растущий звон,

волнение, неведомое миру.
Луна сквозь ветки тронула балкон,
и пала тень, похожая на лиру.

Мне, юному, для неги плеч твоих

казался ямб одеждой слишком грубой.
Но был певуч неправильный мой стих
и улыбался рифмой красногубой.

Я счастлив был. Над гаснувшим столом

огонь дрожал, вылущивал огарок;
и снилось мне: страница под стеклом,
бессмертная, вся в молниях помарок.

Теперь не то. Для утренней звезды

не откажусь от утренней дремоты.
Мне не под силу многие труды,
особенно тщеславия заботы.

Я опытен, я скуп и нетерпим.

Натертый стих блистает чище меди.
Мы изредка с тобою говорим
через забор, как старые соседи.

Да, зрелость живописна, спору нет:

лист виноградный, груша, пол-арбуза
и — мастерства предел — прозрачный свет.
Мне холодно. Ведь это осень, муза.

Берлин, 1929 г.

ТИХИЙ ШУМ

Когда в приморском городке,

средь ночи пасмурной, со скуки
окно откроешь, вдалеке
прольются шепчущие звуки.

Прислушайся и различи

шум моря, дышащий на сушу,
оберегающий в ночи
ему внимающую душу.

Весь день невнятен шум морской,

но вот проходит день незванный,
позванивая, как пустой
стакан на полочке стеклянной.

И вновь в бессонной тишине

открой окно свое пошире,
и с морем ты наедине
в огромном и спокойном мире.

Не моря шум — в тиши ночной

иное слышно мне гуденье:
шум тихий родины моей,
ее дыханье и биенье.

В нем все оттенки голосов

мне милых, прерванных так скоро,
и пенье пушкинских стихов,
и ропот памятного бора.

Отдохновенье, счастье в нем,

благословенье над изгнаньем.
Но тихий шум не слышен днем
за суетой и дребезжаньем.

Зато в полночной тишине

внимает долго слух неспящий
стране родной, ее шумящей,
ее бессмертной глубине.

Ле Булю, 1929 г.