Восхваляют художников звонко.
У решеток рисунок прозрачен и прост.
Перед ними застыли горгоны.
И лавровый венок из металла пророс,
Змеи слушают мирные звоны.
И разящие стрелы лететь не хотят.
Копья тихо стоят в карауле.
И щиты и мечи тишину эту чтят,
Утомившись в воинственном гуле.
А когда надвигается черная ночь,
Уж готовая скрыть красоту,
Фонари ей кричат: прочь, бездушная, прочь!
Ты не будешь плясать на мосту.
***
Я помню утро: на обоях солнце,
Тишь летняя. И тополиный пух
Влетает в растворенное оконце,
В моих ладонях греется, как дух.
А комната – чиста и белоснежна.
Все в кружевах: комодик, стол, кровать.
И, отдыхая после ванны, нежно
Вздыхала, вспоминая что-то, мать.
Укрывшись простынею, на крутую
Постель облокотилася она
И, теребя волос копну густую,
Запела, словно берегу волна.
Я, как от солнца яркого в июле,
Был ослеплен земною красотой
И, растворяясь, словно в дивном гуле,
Испуганно парил над высотой…
Знать, оттого не раз прощал измены
Я женщинам и просто и легко,
Что образ тот лебедушкой из пены
Передо мной взмывает высоко…
Остров Валаам
Здесь Петр Великий царственным перстом
Вновь возродил угасшую обитель.
И каждый шаг свой застолбил крестом
Игумен Дамаскин – суровый житель.
И белый скит, как символ чистоты,
Пророс из скал земли обетованной,
Чтоб мы познали чудо красоты,
Любили жизнь без шелухи парадной.
Здесь ты не встретишь золотых хором.
Здесь тишина в душе поет органом.
Ее нарушить смеют только гром
Или ветра, ворвавшись ураганом.
Здесь мудрость изливается с небес.
Покой нисходит к травам и озерам.
Здесь можно, проходя сквозь мыслей лес,
Увидеть Душу просветленным взором.
Сад на площади Искусств
Овальный зал с паркетами дорожек,
С развесистыми кронами каштанов,
С изгибом талий, хороводом ножек,
И женских губ – с окраскою тюльпанов.
У пьедестала Пушкина – букеты.
Поэт благодарит своих поклонниц,
Их спутникам любезно шлет приветы
И молча терпит суесловье сводниц.
У ног его народ сидит и дремлет.
В музей проходит или ждет свиданья.
По вечерам театру чутко внемлет
Иль наблюдает ласточек порханье…
В ночной тиши, когда толпа растает
И фонари померкнут, дышит сад
И Пушкина живого вспоминает…
И нынешней поэзии не рад.
***
Пусть завтра умереть. Сегодня – жить!
Касаться ветра влажными губами,
И солнце, и любовь без меры пить,
Брести по травам за стадами.
Пусть завтра умереть. Сегодня – быть!
И плакать, ревновать и ошибаться,
И сквозь торосы неудач проплыть,
И никогда беде не поддаваться.
А если вдруг тебя обложит смерть,
И не найдется выхода из плена,
Ты не забудь, что истина нетленна:
Сегодня – жить! Хоть завтра умереть.
***
Пишу стихи не ради славы
И не для звяканья монет.
Они во мне кипят, как лава,
Сквозь кратер сердца рвутся в свет.
Не спеленаешь их рассудком
И окриком не оборвешь.
Им не играется побудка,
Их лестью спать не зазовешь.
Они порой молчат упрямо,
Скрываясь в тайнике души,
То вдруг рванутся к солнцу прямо —
Тогда сомненьем не греши.
***
На призрачной орбите ночи
Луна повисла перстеньком.
***
Будто сорванный лист на ветру
Колышется нежная бабочка.
***
Залива лед, как мокрый сахар,
И цвет, и прочность потерял,
И ветер западный, как пахарь,
На целине его застрял.
***
Весною без причин особых
В ладони просится Земля.
И мысли ищут песен новых,
Давая рифмам шенкеля.
В Соловьевском саду*
Притихли аллеи. Фонтаны давно заржавели.
В чугунных решетках проломы, как шрамы, черны.
Здесь клекот орла и военные трубы отпели,
Но чувства, как в юности, этому саду верны.
Сюда прихожу, не случайно, в скучающей лени,
А трепетно, тихо, с печалью прозрачной иду,
Чтоб снова увидеть и детства крутые ступени,
И юности шрамы, и верного сердца звезду.
***
Не оставляйте нас, фронтовики.
Земля по вам еще не стосковалась,
Еще вас помнят звонкие клинки
И на прикладах ваша соль осталась.
Мир с вами и надежней и добрей.
Жестокий век становится моложе.
Мальчишки из объятий матерей
Уходят в мир возвышенней и строже.
Но вы все чаще сходите с орбит,
В земле усталой ищете покоя.
А жизнь неутомимая трубит:
«Фронтовики, не выходить из строя!»
***
Мы в городах оторваны давно
От рук земли, от запахов тумана.
И трав настой в дешевое вино
Преображаем с ловкостью шамана.
А в пятьдесят, утратив гордый пыл,
На все брюзжим и безнадежно вянем…
А время мчится табуном кобыл…
Мы от него безжалостно отстанем.
***
Вы далеки от звонкого стиха,
Как меч бумажный от жестянки ржавой.
И в каждой строчке ищете греха,
Как будто я крестился Окуджавой.
То Северянин мельтешит во мне,
То вдруг Есенин запевает пьяно…
Мои стихи родились не во сне,
Скорее в зарослях бурьяна
Да в сосняке, на берегу реки,
Где солнцу кланяются рыбаки.