Стихи

и проплывать вблизи ужасных глаз мостов.

1928>

---------------------------------------------------------------------------------------------

Иоганн Вольфганг Гете. Посвящение к "Фаусту"

Вы снова близко, реющие тени.

Мой смутный взор уже вас видел раз.

Хочу ль теперь безумия видений?

Запечатлеть попробую ли вас?

Теснитесь вы! Средь дымных испарений

да будет так! -- вы явитесь сейчас;

по-юному мне сердце потрясает

туман чудес, что вас сопровождает.

Отрада в вас мне чудится былая,

а тень встает родная не одна,

встает любовь и дружба молодая,

как полузвук, преданье, старина,

и снова -- боль, и жалуясь, блуждая

по лабиринту жизненного сна,

зову я милых, счастием жестоко

обмеренных, исчезнувших до срока.

Те, для кого я пел первоначально,

не слышат песен нынешних моих,

ушли друзья, и замер отзвук дальний

их первого привета. Для чужих,

неведомых, звучит мой стих печальный,

боюсь я даже одобренья их,

а верные мне души, если живы,

скитаются в изгнанье сиротливо.

По истовом и тихом царстве духа

во мне тоска забытая зажглась,

трепещет песнь, неясная для слуха,

как по струнам эоловым струясь,

и плачу я, и ужасаюсь глухо,

в суровом сердце нежность разлилась;

все настоящее вдали пропало,

а прошлое действительностью стало.

1932>

---------------------------------------------------------------------------------------------

x x x

* Предисловие Веры Набоковой к книге: Владимир Набоков. Стихи. Ардис, Анн Арбор, 1979.

Предисловие

Этот сборник -- почти полное собрание стихов, написанных Владимиром Набоковым. Не вошли в него только, во-первых, совсем ранние произведения, во-вторых такие, которые по форме и содержанию слишком похожи на другие и, в третьих, такие, в которых он находил формальные недостатки. Отбор был сделан самим автором. Он собирался сделать еще один, более строгий смотр, но не успел.

Теперь, посылая этот сборник в печать, хочу обратить внимание читателя на главную тему Набокова. Она, кажется, не была никем отмечена, а между тем ею пропитано все, что он писал; она, как некий водяной знак, символизирует все его творчество. Я говорю о "потусторонности", как он сам ее назвал в своем последнем стихотворении "Влюбленность". Тема эта намечается уже в в таких ранних произведениях Набокова, как "Еще безмолвствую и крепну я в тиши...", просвечивает в "Как я люблю тебя" ("...и в вечное пройти украдкою насквозь"), в "Вечере на пустыре" ("...оттого что закрыто неплотно, и уже невозможно отнять..."), и во многих других его произведениях. Но ближе всего он к ней подошел в стихотворении "Слава", где он определил ее совершенно откровенно как тайну, которую носит в душе и выдать которую не должен и не может.

Этой тайне он был причастен много лет, почти не сознавая ее, и это она давала ему его невозмутимую жизнерадостность и ясность даже при самых тяжелых переживаниях и делала его совершенно неуязвимым для всяких самых глупых или злостных нападок.

"Эта тайна та-та, та-та-та-та, та-та,

а точнее сказать я не вправе."

Чтобы еще точнее понять, о чем идет речь, предлагаю читателю ознакомиться с описанием Федором Годуновым-Чердынцевым своего отца в романе "Дар" (стр. 130, второй абзац, и продолжение на стр. 131).

Сам Набоков считал, что все его стихи распадаются на несколько разделов. В своем предисловии к сборнику Poems and Problems (Стихи и задачи) он писал: "То, что можно несколько выспренне назвать европейским периодом моего стихотворчества, как будто распадается на несколько отдельных фаз: первоначальная, банальные любовные стихи (в этом издании не представлена); период, отражающий полное отвержение так называемой октябрьской революции; и период, продолжавшийся далеко за двадцатый год, некоего частного ретроспективно-ностальгического кураторства, а также стремления развить византийскую образность (некоторые читатели ошибочно усматривали в этом интерес к религии -- интерес, который для меня ограничивался литературной стилизацией); а затем, в течение десятка лет, я видел свою задачу в том, чтобы каждое стихотворение имело сюжет и изложение (это было как бы реакцией против унылой, худосочной "парижской школы" эмигрантской поэзии); и наконец, в конце тридцатых годов и в течение последующих десятилетий, внезапное освобождение от этих добровольно принятых на себя оков, выразившееся в уменьшении продукции и в запоздалом открытии твердого стиля". Однако такие стихи, как например "Вечер на пустыре" (1932 г.) или "Снег" (1930 г.) тоже относятся скорее к этому последнему периоду.