Стихи и эссе

То, что нам кажется невозможным,
   Хоть время от времени и предсказываемое
Одичавшими отшельниками, шаманами, сивиллами,
   Невнятно бормочущими в трансе,
Или явленное ребенку в случайной рифме
   Вроде быть-убить, приходит и исчезает,
Прежде чем мы осознаем его: мы удивлены
   Непринужденности и легкости наших действий
И встревожены: только три
   Пополудни, кровь
Нашей жертвы уже
   Подсохла на траве; мы не готовы
К молчанию так внезапно и скоро;
   День слишком жаркий и яркий, слишком
Недвижим и вечен; умерший — слишком ничто.
   Что делать нам, покуда ночь падет?

Сорвался ветер и мы перестали быть толпой.
   Безликое множество, которое обычно
Собирается в момент, когда мир рушится,
   Взрывается, сгорает дотла, лопается,
Валится, распиленный пополам, разрублен, разорван,
   Расплавлен: ни один из тех, кто лежит,
Растянувшись в тени стен и деревьев,
   Не спит спокойно,
Невинный, как ягненок, он не может вспомнить
   Зачем и о чем кричал так громко
Сегодня утром на солнцепеке;
   Все, вызванные на откровение, ответили бы:
"— Это было чудовище с одним красным глазом,
   Толпа, наблюдавшая его смерть, не я." —
Палач ушел умыться, солдаты — перекусить;
   Мы остались наедине с нашим подвигом.

Мадонна с зеленым дятлом,
   Мадонна фигового дерева,
Мадонна у желтой плотины,
   Отворачивая добрые лица от нас
И наших проектов в процессе созидания,
   Глядят только в одном направлении,
Останавив взгляд на завершенной нами работе:
   Повозка для штабелей, бетономешалка,
Кран и кирка ждут быть задействованными вновь,
   Но как нам все это повторить?
Отжив свое деяние, мы есть там, где мы есть,
   Отверженные, как нами же
Выброшенные за ненужностью предметы:
   Порваные перчатки, проржавевшие чайники,
Покинутые узкоколейки, изношенные, покосившиеся
   Жернова, погребенные в крапиве.

Изувеченная плоть, наша жертва,
   Слишком обнаженно, слишком ясно объясняет
Очарование аспарагусового сада,
   Цель нашей игры в мелки; марки,
Птичьи яйца уже не те, за чудом
   Буксирной дорожки и затонувших морских путей,
За восторгом на винтовой лестнице,
   Мы теперь всегда будем знать,
К чему они ведут,
   В мнимой охоте и мнимой поимке,
В погоне и борьбе, во всплесках,
   В одышке и смехе
Будут слышаться плач и неподвижность
   Неотвратимо следующие за ними: где бы
Не светило солнце, не бежали ручьи и не писались книги,
   Там также будет присутствовать эта смерть.

Вскоре холодный заальпийский ветер смешает листья,
   Магазины вновь откроются в четыре,
Пустые голубые автобусы на безлюдных розовых площадях
   Заполнятся и отъедут: у нас есть время
Искажать, прощать, отрицать,
   Мифологизировать, использовать это событие,
Пока под гостиничной кроватью, в тюрьме,
   На неверных поворотах его значение
Ожидает наши жизни: быстрее, чем хотелось бы,
   Хлеб расплавится, вода сгорит,
И начнется великая резня, Абаддон [223]
    Установит свои тройные козлы
У наших семи ворот, жирный Белиал [224]
   Заставит наших жен вальсировать голыми; тем временем,
Самое лучшее — пойти домой, если есть дом,
   В любом случае полезно отдохнуть.

Нашей грезящей воле кажется возможным избегнуть
   Этот мертвый покой, блуждая взамен
По острию ножа, по черно-белым квадратам,
   По мху, байке, бархату, доскам,
По трещинам и буграм, в лабиринтах
   Сквозь шеренги раскаивающихся конусов,
По гранитным скатам и сырым тропинкам,
   Сквозь ворота, которые не запрешь,
И двери с надписью Посторонним Вход Воспрещен, столь желанные для Мавров
   И затаившихся грабителей,
К враждебным поселкам в изголовьях фьордов,
   К темным замкам, где ветер рыдает
В соснах и звонят телефоны,
   Приглашая беды в комнату,
Освещенную одной тусклой лампочкой, где сидит наш Двойник
   И пишет, не поднимая головы.

Пока мы таким образом отсутствуем, наша грешная плоть
   Может спокойно работать, восстанавливая
Порядок, который мы же стараемся разрушить, ритм,
   Который сбиваем со злости: клапаны с точностью закрываются
И открываются, железы выделяют секреции,
   Сосуды сужаются и расширяются
В нужный момент, необходимые жидкости
   Растекаются, чтобы обновить истощенные клетки,
Почти не зная, что случилось, но напуганная
   Смертью, как и все живое,
Она сейчас обозревает это место, как орел, глядящий сверху,
   Не мигая, как самодовольные куры,
Проходящие мимо и клюющие по рангу,
   Как жук, чье поле зрения ограничено травой,
Или олень вдалеке,
   Робко выглядывающий из звенящего леса.