Стихи и эссе

любовь есть, любовь есть,
так самозабвенно твоя рука лежит в моей, как
что-то юное, и невозможно помнить смерть,
невозможно помнить как какую-то неотъемлемую
жизнь, как химическое движение, начиная от
гребневика до сизого голубя, всё,
теряясь, исчезает, невозможно помнить, что
толпы там и здесь находящихся лишённых корней

людей, домашних животных и собак исчезнут,

томаты, оливы исчезнут, смуглые женщины,
собирающие их, увянув, исчезнут,
в то время как почва пылится от тошноты, в прах
цветы и ягоды, а с кустов каперсов никогда
не соберут бутоны, не замаринуют и не съедят,
но до того, как они исчезнут, до того, как мы исчезнем,
однажды вечером мы будем сидеть за столом,
на котором немного хлеба, пара рыбин без язв и вода,
которая хитрым образом была превращена в воду, вдруг
одна из исторических военных троп проходит прямо
через комнату, слишком близко, ты встаёшь, границы,
границы есть, дороги, забвение
повсюду, но твоё укрытие не становится ближе,
смотри, Луна освещена слишком ярко, Большой Катафалк
возвращается пустым, каким и приехал, покойники
хотят ехать, больные хотят ехать, измученные
бледные солдаты, похожие на Нарцисса, хотят
ехать, ты удивительным образом едешь всё время
по кругу, и лишь когда они умрут, останавливаешься в
огороде, которым в течение многих столетий никто
не занимался, прислушиваешься к высохшему
источнику, может быть где-нибудь в Карелии, и
думая о словах как о хромосомах, химерах и
неудавшихся плодах любви,
ты сдираешь кору с дерева и ешь её,
где-то я вдруг появилась на свет,
в каком-то невыразительном доме, когда
кричишь, стены раздвигаются и

сад, в котором люди пропадают,

вычищен до блеска улитками, купаешься
рывками, как птица, и когда земля

съедена и стебли ревеня впервые

вянут, лето расступается
и город, в котором пропадают, мед —
ленный и чёрный, идёшь по
улицам, идёшь, как другие, что не
говоря ни слова, проходя мимо, пинают
легонько каменную стену на площади, когда путь
заучен, живуче расступаются
дома, и возвышенность растягивается,
ворча и всевластно и, скорее всего,
незримо, где-то дикое абрикосовое
дерево стоит минуточку тихо и

цветёт, но за совершенно тонким

покровом распростёртых веток,
прежде чем всё же продолжить
фрагмент весны, вечер
того рода, когда улицы почти
в синеву выходят, но никто
не двигается, уличная пыль напоминает
об уличной пыли там, где большинство
было расстреляно и тишина волочится
по камням, но ничего не происходит,
где-то что-то падает с полки,
хотя никто к ней не прикасался,
может быть, как раз когда моя бабушка
стоит на кухне, где она всегда стояла,
и варит абрикосовую кашу,
я знаю, она умерла, но аромат
такой густой, что чувствующее его

тело само становится фруктом, и пока

фрукт развешивается на ближайшее
дерево, пусть это будет берёза с
серёжками и никогда не с абрикосами,
ещё прежде слышится выстрел, прежде
чем сразу после, и он прозвучал как
дверь, которая ещё стоит, хотя дома уже нет

водородная бомба есть

и молитва, с которой умереть,

как обычно умирают

в один день в обычную
погоду, знает ли
человек, что он умрёт
или нет, в один день,
когда, возможно, как водится,
забудет, что нужно умереть,
в один день, когда лёгкий ветер

ноябрь, может, когда

человек идёт на кухню
и вдруг чувствует,

как чудно картошка

землёй
пахнет, и вот он
поднимает крышку и
размышляет, положил
ли он соль, до того
как поднял крышку,
и в этот миг молниеносно,

пока пар из-под крышки

вырывается вверх,
вспоминает свою жизнь,
какой она была и всегда
есть, покуда картошка

варится, и жизнь, про которую

говорят, что она должна
продолжаться, и она продолжается,
молитва,
обычная молитва, в один

обычный день, да-да

жизнь совершенно обычным
образом пусть
продолжается,
и чтобы никогда
ни одно из всех
ужасных испытаний,
которые провела рабочая
группа Э. Теллера
на атолле Эниветок[43],
где волны
Тихого океана бушевали
от гнева, или какие-то
из тех испытаний
которые провела
рабочая группа Сахарова
на Новой Земле,
где волны Северного
Ледовитого океана
бушевали от гнева,
и чтобы никогда эти
испытания, а ещё британские,

французские, китайские

действительно не стали бы
действительностью там, где мы
всё ещё живём в
действительно действительном
мире по сравнению
с нереальностью Новой
Земли или Эниветоком
атоллом, вот я
спускаюсь в синеву
тихого пролива Зунд,
бросаю камешек в воду,
смотрю, как расходятся
круги по воде, достигая
самых дальних берегов