По-русски воля – дикое пространство,Где время неподвижное – не в счет.Как Волга – незаметно и бесстрастноТечет пространство – время не течет.Все можно отобрать, но языкаОтнять нельзя. Он не сродни латыни.Он растворить сумеет за векаНемецкий сленг, каракули Батыя,И греческих монахов письмена,Церковный слог смешав с татарским матом.Словесности российской каждый атомЗвенит во мне, как медная струна.Словам здесь вольно дышится любым.Угрюмым ненавистникам переча,Я их не переспорю, но и имМеня не отлучить от этой речи.Мне говорят: «Спасайся и бегиС чужой земли, с ее дороги торной».Словесность же российская просторна, —Ее не в силах заселить враги.На юге пыль, на севере снега,Моря налево и тайга направо,И сколько бы ни хапнула держава,Всегда найдешь, куда уйти в бега.1995
Относителен возраст. «Старик Геккерен», – говорим.Старику Геккерену тогда было сорок четыре.Продолжительность жизни в античном безъядерном миреВ сорок лет устанавливал грозный дотошливый Рим.Мы с начальницей в поле в одном ночевали мешке.Мне семнадцать, ей тридцать, – чего было надобно, дуре?Продавщица вчера в овощном мне сказала ларьке,Подавая авоську: «Возьмите картошку, дедуля».Относителен возраст. Заздравную рюмку налей.Помнишь, пили мы в юности за окончанье семестра?В современном спектакле не знать нам заглавных ролей,Для отцов благородных у нас не хватает семейства.Мы уходим со сцены, и зрители любят не нас,А других персонажей. Мы все незаметней с годами.«За добавленный месяц, добавленный день или час, —Говорил мне отец, – должен Богу ты быть благодарен».Я ему благодарен и роли не требую впредь, —Пусть уже из кулисы, – другого желания нету,Мне позволит дослушать, дочувствовать и досмотретьЭтот акт, этот выход, последнюю реплику эту.1995