Невозможно сделаться другими,Даже не попавшись в невода.Родина – не то, что было в Риме, —Не земля, не воздух, не вода.Суффиксы, причастия, спряженья, —Что со школы ненавидел ты, —Держат, как земное притяженье,У заветной стартовой черты.По другую сторону таможен,На недостижимом рубеже,Говорить научишься, быть может, —Думать не научишься ужеНа английском и иврите, – поздно, —Никуда не денешься, мой друг:Родина – не тощая береза, —Родина – щемящий этот звук.Знать, народ не может быть не гений,При таком могучем языке,Как заметил некогда ТургеневОт полей российских вдалеке,Где, в ночную вслушиваясь вьюгу,Вместе арестанты и конвой,Мы сидим, прикованы друг к другуНеразрывной цепью звуковой.1996
Верлибры
Верлибры недостойны почестей, —Там, как невеста без венчанья,Томится слово в одиночестве,Не слыша парного звучанья.Для человека старомодногоНепостижимы и не близкиДостоинства стиха свободного,Его лесбийские изыски.Пустое колыханье воздуха,Которое сегодня в моде.Недолговечен звук без отзвукаВ нас окружающей природе.Тому воды морской порукоюВолнообразное движенье,И эхо, что в лесу аукает,И звезд речное отраженье.1996
«Прикоснись к пожелтевшему черновику…»
Памяти Иосифа Бродского
Прикоснись к пожелтевшему черновику,Чтобы ясно представить, как все это было.На гусином пере засыхали чернила,Торопя поскорее закончить строку.Оплывая в шандале, коптила свеча,Золотую слезу проливая на блюдце.То ли сразу рассказ дописать сгоряча,То ли бросить, чтобы никогда не вернуться.Вот разгадка для стиля, которого нетВ наш компьютерный век и не будет, пожалуй.Так писал, на письмо отвечая, поэтЗа неделю до смерти, а время бежало.Подперевший рукой рыжеватый висок,Был он сбоку похож на присевшую птицу,И струился, шурша, старомодный песокНа еще недописанную страницу.1996