У вершины Кармель, где стоит монастырь кармелитов,У подножья ее, где могила пророка Ильи,Где, склоняясь, католики к небу возносят молитвыИ евреи, качаясь, возносят молитвы свои,Позолоченным куполом в синих лучах полыхая,У приехавших морем и сушей всегда на виду,Возвышается храм новоявленной веры БахаиВозле сада, цветущего трижды в году.Этот сказочный храм никогда я теперь не забуду,Где все люди вокруг меж собой в постоянном ладу.Одинаково чтут там Христа, Магомета и Будду,И не молятся там, а сажают деревья в саду.Здесь вошедших, любя, обнимают прохладные тени,Здесь на клумбах цветов изваянья животных и птиц.Окружают тебя сочетания странных растений,Что не знают границ, что не знают границ.Буду я вспоминать посреди непогод и морозовЛабиринты дорожек, по склону сбегающих вниз,Где над синью морской распускается чайная розаИ над жаркою розой недвижный парит кипарис.Мы с тобою войдем в этот сад, наклоненный полого,Пенье тихое птиц над цветами закружится вновь.И тогда мы вдвоем осознаем присутствие Бога,Ибо Бог есть любовь, ибо Бог есть любовь.1991
«Когда я в разлуке про Питер родной вспоминаю…»
Когда я в разлуке про Питер родной вспоминаю,Взирая на облик его многочисленных карт,Все время мне кажется область его островнаяПохожей на сердце, которое гложет инфаркт.Еще под крестом александровым благословенным,Как швы, острова ненадежные держат мосты,Еще помогают проток истлевающим венамГранитных каналов пульсирующие шунты.Но сквозь оболочку как будто живущего телаУже проступает его неживое нутро.Исходит на нет кровеносная эта система,Изъедено сердце стальными червями метро.Живущие ныне – лимитчики и полукровки, —От них этот город уходит теперь навсегда, —Он с теми, кто канул в бездонные рвы Пискаревки,Кто возле Песочной лежит без креста и следа.Взгляни на него, ностальгией последнею позван,На серое взморье в балтийской закатной крови,И сам убедишься, что реанимировать поздно,Как Санкт-Петербургом вдогонку его ни зови.1991