Стихи и слезы и любовь. Поэтессы пушкинской эпохи

Скажи

Скажи, что выражал вчера твой нежный взор?

Кому был обращен? Или воспоминанья
Давно минувших дней, судьбе наперекор,
Опять в душе твоей зажгли очарованья?
О, верь! Любви твоей она цены не знала,
Не знала счастия тобой любимой быть.
Холодною душой она не постигала,
Как может пламенно тебя душа любить.
Нет, милый образ твой, в минутах сновиденья,
Не озарял ее: с отсутствием твоим
В ней исчезали все восторги, упоенья,
Пока пробудишь их присутствием своим.
Один лишь ты любил, один пылал напрасно,
Забудь ее и жизнь не отравляй тоской.
Подругу ты найдешь, она полюбит страстно
И оживит мечты, забытые тобой.

* * *

Теперь «За умелые труды во время экспедиции к Каспийскому морю и хивинской границе» Э. А. Эверсман был произведен в надворные советники, что соответствовало воинскому званию подполковника. В 1837 году ученый представил В. А. Перовскому, который и был инициатором написания «Естественной истории Оренбургского края» рукопись своего труда. На Перовского, одного из учредителей Русского Географического общества, работа произвела прекрасное впечатление. Он писал Эверсману: «С большим удовольствием прочитал я первую часть Вашего ученого и основательного труда. Я поставил себе в особую заслугу, что подал повод к сочинению Вами этой полезной и единственной у нас в своем роде книги и что могу способствовать к скорейшему ее распространению в отечестве нашем… Надеюсь…. что вы не откажетесь от продолжения и скорого окончания важного труда Вашего, собственно из любви к науке, которой Вы, на поприще своем, успели уже принести столько существенной пользы». Книга была издана Перовским в Оренбурге в 1840 году тиражом 1200 экземпляров. Перевод с немецкого языка на русский сделал знаменитый лексикограф В. И. Даль, который с согласия автора снабдил книгу примечаниями, имеющими большую ценность.

Позже Эверсман получил кафедру в Казанском университете и оставил Оренбург. Екатерина и Эдуард больше не встречались.

Супругов Тимашевых связывали дети. По достижении возраста родители хотели определить их в Царскосельский Благородный пансион, но так как он был в 1829 году упразднен, то император высочайше повелел «сыновей управляющего Оренбургским казачьим войском полковника и кавалера Тимашева… определить в Московский университетский пансион и иметь на казенном содержании». Этот пансион считался одним из лучших учебных заведений России. Здесь изучали науки, искусства, спорт, военное дело. Особенное внимание уделялось русскому языку и литературе «для большей изощренности ума, образования вкуса». По окончании пансиона братья Тимашевы поступили в петербургскую Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. И в университетском пансионе, и в военной школе в это же время, только курсом старше, учился М. Ю. Лермонтов.

Московский благородный пансион. Акварель XIX в.

Его имя особенно громко прозвучало в связи с сокрушительными стихами «На смерть поэта». В Москве о смертельном ранении на дуэли А. С. Пушкина узнали лишь через три дня, когда столичная почта донесла эту трагическую новость. Известие облетело город мгновенно, все были потрясены. Люди со слезами на глазах переживали страшную потерю и с чувством глубокой скорби о понесенной утрате вспоминали о блистательном таланте поэта. Появились стихи тесно связанных с Пушкиным Жуковского, декабриста Федора Глинки, лицейского товарища Пушкина Кюхельбекера, более молодого и тоже близкого к Пушкину Баратынского, далее – родившихся в первом десятилетии века столь разных поэтов, как Тютчев, Полежаев, Кольцов, Бенедиктов; наконец, ровесников Лермонтова – Огарева и даже азербайджанского поэта Мирзы Фатали Ахундова. Вяземский называл смерть Пушкина «страшным несчастием, поразившем нас, как удар молнии». В письмах он взял на себя задачу рассказать о причинах и предпосылках трагической январской дуэли и при этом защитить и охранить память Пушкина – «не был ни либералом, ни безбожником, ни – тем более – “главою оппозиции”», причем реабилитировать вместе с Пушкиным и себя.

А. С. Пушкин на смертном одре. Художник Ф. А. Бруни

Но отклика Тимашевой на гибель гения, поэта, просто знакомого человека не появилось – то ли поэтесса считала себя недостойной коснуться столь тонкой материи, то ли имелись какие-то другие причины. А ведь на смерть Александра Эссена она откликнулась элегией…