Но не только серьезные и глубокие проблемы являлись предметом обсуждения между двумя поэтами. В их переписке находилось место и весёлому тону, и незлобливому подшучиванию друг над другом. Своих немецкоязычных стихов граф не переводил, но писал их в стиле «как будто из Гейне»: иронически-озорная интонация, склонность к полурифмовке, различные вербальные эксперименты. Переводя же Гейне, Толстой «подражал» ему от имени Козьмы Пруткова. Немного людей в то время было способно оценить его изощренное озорство! Творчество Толстого, в высшей степени склонного к литературной шутке, пародии, сатире, пробудили способность Павловой к стихотворным имитациям. Увлечённая его юмористикой, поэтесса посылала ему выписанные ею из немецких изданий вирши, сами по себе похожие на пародии. Они весело смеялись над стихотворением, в котором автор сетовал, что «печальна ночь, когда… ничье смягченное сердце не протянет к тебе рук».
Он тоже писал ей шутливые стишки, например, объясняя, почему не в состоянии ее навестить:
Толстой часто уезжал в Россию, где его ждала любимая жена, но возвратясь в Германию, всегда находил время для встреч с поэтессой, «художницей от головы до пят».
Их разговоры о литературе, о событиях современности, хотя и были утомительны для Толстого из-за особенных манер Павловой, давали множество новых идей, раскрывали новые ракурсы происходящего. Кем-кем, а скучным собеседником поэтесса не была. Беседуя с ней, следовало держать ухо востро, ум в напряжении, острое слово в готовности.
Она рассказывала Толстому о своей жизни и не смогла избежать соблазна представить прошлое, особенно любовь к Мицкевичу, в приукрашенном свете и поднять это чувство на такую высоту, на которой оно виделось как нечто непреходящее и немеркнущее. Конечно, разговоры о страстной любви из уст пожилой женщины звучали несколько неуместно, но она никак не могла остановиться в своей исповедальности.
Если они не виделись, то вели переписку, которая занимает немалое место в эпистолярном наследии поэта. Толстой был доволен работой Павловой, хвалил ее, делился творческими планами. Его сочувствие, сама его личность обладали даром поддерживать и вдохновлять Каролину Карловну. Еще раз с пера поэтессы слились прекрасные и грустные стихи:
Ее «бездомная» жизнь постепенно устраивалась. Тощий пенсион и редкие гонорары позволяли, хотя и с определенными усилиями, сохранять известную респектабельность. Существование было наполнено смыслом – литературное сотрудничество с незаурядным талантливым человеком, общие творческие планы. Ожидание встреч с Толстым, их совместные выходы в театры, их оживленная переписка заполняли дни Каролины Карловны. Она так прикипела душой к своему молодому другу, что уже не представляла жизни без его заботы, его писем. Усталая женщина надеялась, что так будет всегда и потом, в далеком будущем, он закроет ей глаза и будет приходить печалиться на ее скромную могилу.
Здоровье Толстого всё ухудшалось. Еще недавно на охоте он выходил против медведя с ножом в руках, а теперь его мучали астма и страшные невралгические головные боли. С 1871 по весну 1873 года писатель выезжал на лечение в Германию и Италию.
К этому времени относится характерное для поэта поздравительное послание Каролине Павловой в ознаменование юбилея их дружбы, написанное возвышенно и музыкально: