Читаем Стихи к чаю: чайные, нечайные, случайные, чрезвычайные полностью

Не дай мне советовать детям!

Не дай поучать друзей!

Я – человек с того Смеха,

Где всё было через нельзя.

Я – человек с того Смеха,

Где главное было друзья.

Но многих со мной уже нету —

В Канаде, в Германии, в США…

Их разбросало по свету,

И плачет по ним душа.

Коль лучшее, что есть на свете,

Мы бережём для детей —

Я подарю своим детям

Моих дорогих друзей.

И прежних, которых в невзгоды

Я всё-таки сохранил,

И новых, кого в эти годы

Господь мне ещё подарил.

Да здравствует наше братство!

И до последнего дня

Имею я это богатство,

Ведь все вы есть у меня!

Я – человек с того Смеха,

Развеялись годы, как дым…

Утехи, успехи, потехи.

Пожить бы ещё молодым.

Чтоб Муза ещё прилетала,

Чтоб внукам не надоесть,

Чтоб сохранить до финала

Достоинство, разум и честь.

Пожить бы ещё беспокойно

И за столом пошуметь,

И женщин красивых и стройных

Хотя бы глазами иметь.

Чтоб жизнь дарила сюрпризы,

Чтоб не покинул успех,

Чтоб всем хватало на жизнь,

Чтоб жизни хватило на всех!

Чтоб Бог сохранял и дальше

Мне дорогих людей

И чтоб уже больше – не старше,

А просто чуть-чуть мудрей!

Я жду вас всех лет через десять,

Ведь я не в конце пути…

Запомните день и месяц —

Попробуйте не прийти!

<p>Весенний Киев</p>

Вы знаете весенний Киев?

Каштанов белых карнавал

И звёзды яркие такие,

Что каждую б на память взял.

Вы видели Днепра разливы,

Когда последний лёд прошёл?

Когда не просто так красиво —

До боли в сердце хорошо!

Вы ночью на мосту стояли,

Когда под вами Днепр спит?..

Таких ночей вы не видали,

Вам это Гоголь подтвердит.

Вы видели весенний Киев?

Скворечни новые в саду,

Соборов шапки золотые

Играют с солнцем в чехарду.

Наш город – солнечный, зелёный,

И счастьем улицы полны…

Наш город создан для влюбленных,

Наш город создан для весны.

И в этом городе весеннем

Наш гость радушием согрет.

Примите же, как приглашенье,

Весенний Киевский привет!

<p>Дядя Гриша</p>

У меня есть сосед дядя Гриша,

Он живёт этажом пониже,

Он шурует у нас в кочегарке.

Он давно уже сед,

Он небрежно одет,

Каждый день пропускает чарку.

У него есть жена, тётя Рая,

Энергичная, боевая,

Круглощёкая, как матрёшка…

И ворчит на него,

И кричит на него,

Посылает его за картошкой.

У соседа ещё есть дети,

Оба в университете,

Оба на математическом…

Они отца подучивают,

Они над отцом подшучивают

И относятся к нему критически.

У соседа есть вечер желанный,

Не крестины, не день рождения…

Он домой возвращается рано,

На часы глядит с нетерпением.

Дядя Гриша костюм свой глаженный

Надевает всегда в этот вечер,

И причёсанный, и наряженный,

Он, волнуясь, готовится к встрече.

Тётя Рая, прыгая мячиком,

Поправляет рубашку Гришину,

А два молодых математика

Кресло двигают к телевизору.

В этот вечер жена, тётя Рая,

Энергичная, боевая,

Не ворчит на него ни разу,

А два кандидата в Эйнштейны

Наливают ему портвейна

Из предпраздничного запаса.

В этот вечер нельзя иначе,

Уж этот вечер таков,

Уж такая идёт передача:

Выступает Сергей Смирнов[1].

И заныли старые раны,

И в Москве, и в Баку, и в Париже…

Обращается он к ветеранам,

Обращается к дяде Грише:

«Воевали мы, знать, недаром!» —

Вспоминает про штурм Берлина.

И гордятся отцом-кочегаром

Два образованных сына.

А он, не тронув обеда,

Сжимает ладонь в кулаке,

И сияет медаль за Победу

На немодном его пиджаке.

А в глазах дяди Гриши слезинки,

Видно нервы сдают немножко…

Тётя Рая берёт корзинку

И сама

          идёт

                   за картошкой.

<p>Наши мамы</p>

Когда-то мне заметочка попалась,

Как в дни блокады молодая мать

С улыбкою от голода скончалась…

С улыбкой – чтоб детей не испугать.

О, мамы, мамы, свет и доброта

На нашей одурманенной планете!..

Мы полной мерою вас ценим лишь тогда,

Когда уже вас нет на этом свете…

Вы провели нас сквозь нужду и войны,

Свою любовь, стеля под ноги нам…

Какие памятники могут быть достойны

Достоинства великих наших мам?!.

Спешат взрослеть кипучие мужчины,

Ещё электробритву не познав,

Не замечая мамины морщины —

Следы своих мальчишеских забав.

Запомнил маму я ещё девчонкой

Сквозь две страны и сквозь десятки лет…

Она неслась со мной наперегонки,

Она плясала, не щадя паркет.

А годы надвигаются упрямо,

Теснят к могилам наших матерей,

И мне хотелось крикнуть: «Мама, мама!

Пожалуйста, не надо, не старей!».

Имей я право, я бы в тот же миг

При жизни маме памятник воздвиг.

Но мама не любила постаменты

И презирала мрамора пуды…

Сказала мне, когда я был студентом:

«Мой лучший памятник на свете – это ты».

Пусть помнят миллионы сыновей:

Мы – памятники наших матерей!

<p>Банкет по окончании КАДИ</p><p>(Киевского автодорожного института)</p>

Друзья мои, прошу вас не сердиться:

Решил я снова к рифме обратиться.

Я часто рифмой мучил вас,

Позвольте же в последний раз.

Нет, нет, поверьте: больше никогда

Своих стихов я вам читать не буду,

Мы все разъедемся. Меня ждёт Кзыл-Орда

И слушатели верные верблюды.

И там, под тенью кактусов зелёных

Я напишу поэму «Скорпионы»,

В которой докажу категорично,

Что жалить инженеров – не тактично!

Потоки рифм польются без запруды

И зарыдают бедные верблюды…

Но это после, в Кзыл-Орде далёкой,

А нынче предо мной накрытый стол,

Закуска смотрит на меня с упрёком

И думает: «Кончай! Чего завёл

Ты разговор и скучный и предлинный,

А главное, без видимой причины!»…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Стежки-дорожки
Стежки-дорожки

Автор этой книги после окончания в начале 60-х годов прошлого века филологического факультета МГУ работал в Государственном комитете Совета Министров СССР по кинематографии, в журналах «Семья и школа», «Кругозор» и «РТ-программы». В 1967 году он был приглашен в отдел русской литературы «Литературной газеты», где проработал 27 лет. В этой книге, где автор запечатлел вехи своей биографии почти за сорок лет, читатель встретит немало знаменитых и известных в литературном мире людей, почувствует дух не только застойного или перестроечного времени, но и нынешнего: хотя под повествованием стоит совершенно определенная дата, автор в сносках комментирует события, произошедшие после.Обращенная к массовому читателю, книга рассчитана прежде всего на любителей чтения мемуарной литературы, в данном случае обрисовывающей литературный быт эпохи.

Геннадий Григорьевич Красухин , Сергей Федорович Иванов

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Поэзия / Языкознание / Cтихи, поэзия / Стихи и поэзия / Образование и наука / Документальное