Читаем Стихи к чаю: чайные, нечайные, случайные, чрезвычайные полностью

Который мне вдруг выдал Тимофеев[7]!

Я люблю тебя, Россия,

Я люблю тебя, Россия

Моя радость, моя грусть,

Я люблю тебя, Россия,

И немножечко боюсь.

Ты растила, воспитала,

Ты дарила мне друзей,

Но всегда напоминала:

«Ты – не русский, ты – еврей!»

Вечно самоистязая,

У себя на поводу,

Ты стоишь у входа рая,

Но одной ногой в аду.

Презираешь ты опасность,

Прёшь вперёд и наобум…

Нам твою бы бесшабашность,

А тебе – наш горький ум.

Как похожи мы, Россия,

Как похожи, ты и я,

Я с надеждой жду Мессию,

Ты ждёшь доброго царя.

Я люблю тебя, Россия,

Моя радость, моя грусть,

Моя слабость, моя сила,

От тебя не отрекусь.

Я к тебе любовью ранен,

Я в числе твоих друзей,

Я – еврейский россиянин,

Я – российский твой еврей!

Пятидесятилетие в Москве

Я на катушку времени полвека

Цветною ниткой жизни намотал,

Я детство всё прокукарекал,

Я юность всю прокобелял.

И вдруг сквозь розовую лирику

Ко мне прорвался собственный Пегас:

Решил я стать писателем-сатириком,

Мол, нам нужны сатирики сейчас.

И стал бороться с собственными гуннами,

Как всякий не растоптанный еврей,

Замешивал их ненависть чугунную

Дрожжами непокорности своей.

Глотал обиды, получал пощёчины,

Но всё равно смеялся и шутил,

Выталкивался ими на обочины

И снова на дорогу выходил.

Не вылезал из пьянок и долгов,

И годы погонял: скорей, скорей!

Я приобрёл там проданных врагов,

Но приобрёл и преданных друзей.

И вот теперь, когда бы стричь проценты,

Когда б сидеть и греться у причала –

Как памятник, слетевший с постамента,

Я начинаю жизнь свою сначала.


Уже не тут, а тама,

Со всей своей семьёй,

Авантюрист, как мама,

Которая со мной.


Не ждал я добрые слова,

Могла быть встреча и сурова,

Но улыбнулась мне Москва

Улыбкой доброю Столбова[8]

Я прожил жизнь, но я клянусь, не знал,

Резвясь в тени каштанов и акаций,

Что здесь в Москве меня Галантер[9] ждал,

Мой старый друг с времён эвакуации.

Сегодня он пришёл на именины

И доказал, что тыл и фронт – едины.





Рассказывали мне о том,

Что жили раньше Бим и Бом[10],

Сейчас пришли на смену тем

Два новых Бима: Зям и Эм.

Под эту клоунаду

Смеюсь я до упаду,

Как сказки братьев Гримов,

Я обожаю Бимов.



В Москве имею брата,

И жизнь моя богата:

Изюм и помидоры

Имею от майора,

Когда несут картофель,

Я вижу Лёнин профиль.

В беде он не изменит,

Остался добрым парнем,

И очень прост, как Ленин,

Но только популярней.


Остался в Киеве мой Игорь,[11]

Мой брат по сердцу и уму,

И Линка, шумная, как вихрь,

И вечера у них в дому.


И Марик, тихий и надёжный,

Как весь дорожный факультет,

При людях очень осторожный

И посмелее тет-а-тет.


Я вас люблю, по вас скучаю,

Мои друзья, моя семья,

И жизнь свою благословляю

За то, что есть вы у меня.

Я счастлив, радостен и горд,

Поверьте, мне есть чем гордиться:

Среди тупых казённых морд

Есть ваши дружеские лица.

Полвека!.. Надо бы грустить…

Полвека!.. Это очень много…

Но так ещё охота жить

И топать по своей дороге.

Иду вперёд, иду упрямо,

Куда приду, ещё не знаю,

Но я спокоен: рядом мама,

И я уверен: рядом Майя.

Со мною рядом ваша дружба

И ваши тёплые сердца –

Мне больше ничего не нужно,

Сберечь бы вас до своего конца.

Когда он будет, я не знаю,

Но я его не тороплю,

Я вас любовью сохраняю,

Я очень, очень вас люблю!

Как дома

У меня один сотрудник был,

Каждому внушал он уваженье,

Весь отдел к нему благоволил

И считал примером поведенья.


Он был скромным и передовым,

Помещал заметки в стенгазете,

Чтобы женщин не тревожил дым,

Он курил лишь только в туалете.


У меня один сотрудник был,

Бог в работе, ангел в поведеньи.

Я его однажды пригласил

Заглянуть ко мне на день рожденья.


Он пришёл и сразу в уголок,

Дескать, здесь народ всё незнакомый…

Тут ему советом я помог:

«Ты веди себя совсем, как дома».


Он моим вниманием согрет,

Сразу выпил полбутылки рома,

Принял близко к сердцу мой совет

И себя почувствовал, как дома.


Всех из-за стола повыгонял,

Перебил прабабушкины чашки,

Деда запер в ванной, а меня.

К люстре он подвесил за подтяжки.


Пылесос найдя, был очень рад,

Высосал из банок всё варенье,

А потом пустил струю назад

И обрызгал мне весь день рождения.


Штопором обои искромсал,

Все картины порубил на силос…

Он мою овчарку искусал

И она, несчастная, сбесилась.


Выпил весь тройной одеколон

И ещё какую-то отраву,

А потом, включив магнитофон,

Мрачно слушал песни Окуджавы…


…Завтра снова был передовым,

Помещал заметки в стенгазете.

Чтобы женщин не тревожил дым,

Он курил лишь только в туалете.


Месяц я в больнице пролежал,

А когда оттуда возвратился,

Я его в приёмной повстречал

И к нему с вопросом обратился:


«Ты зачем устроил мне скандал,

Оскорбил соседей и знакомых?..»

Он с невинным видом отвечал:

«Ты ж просил вести себя, как дома»

Приснившиеся строчки

Перейти на страницу:

Похожие книги

Стежки-дорожки
Стежки-дорожки

Автор этой книги после окончания в начале 60-х годов прошлого века филологического факультета МГУ работал в Государственном комитете Совета Министров СССР по кинематографии, в журналах «Семья и школа», «Кругозор» и «РТ-программы». В 1967 году он был приглашен в отдел русской литературы «Литературной газеты», где проработал 27 лет. В этой книге, где автор запечатлел вехи своей биографии почти за сорок лет, читатель встретит немало знаменитых и известных в литературном мире людей, почувствует дух не только застойного или перестроечного времени, но и нынешнего: хотя под повествованием стоит совершенно определенная дата, автор в сносках комментирует события, произошедшие после.Обращенная к массовому читателю, книга рассчитана прежде всего на любителей чтения мемуарной литературы, в данном случае обрисовывающей литературный быт эпохи.

Геннадий Григорьевич Красухин , Сергей Федорович Иванов

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Поэзия / Языкознание / Cтихи, поэзия / Стихи и поэзия / Образование и наука / Документальное