Стихи о себе

А я живу. Лениво говорю.
Пишу стихи о пустоте и скуке.
Встречаю хмуро по утрам зарю,
С зарей вечерней опускаю руки.

А я смотрю в бесформенную тьму,

В ночную тьму, и я томлюсь и плачу.
И никогда, должно быть, не пойму,
Что этот мрак, что этот холод значит…

Я буду жить пустынные года,

Растрачу молодость, любовь и силы.
И даже не узнаю никогда,
Чего хотела и кого любила.

1930

«В этом старом, убогом отеле…»

В этом старом, убогом отеле,
В никому ненужных трудах,
За неделей скользит неделя,
За годами скользят года.

Здесь мы медленно забываем,

Что вся жизнь могла быть иной.
Никогда не обещанным раем
Не смущаем наш сон и покой.

Здесь мы плачем, смеемся, стонем.

Здесь мы старимся — я  и ты,
В этом старом, ненужном доме,
В безысходности пустоты.

Вот луна поднялась на крыши…

Как печален вечерний час!
Оттого, что и Бога не слышит,
Никогда не услышит нас.

1931

«И вовсе не высокая печаль…»

И вовсе не высокая печаль,
И не отчаянье сдвигало брови…
— Весь вечер ныли, долго пили чай,
И долго спорили о Гумилеве.

Бросали столько безответных слов,

— Мы ссорились с азартом, и без толку.
Потом искали белый том стихов
Повсюду — на столе, в шкафу. на полках.

И не нашла. И спорили опять.

Стихи читали. Мыкались без дела.
И почему-то не ложились спать,
Хоть спать с утра мучительно хотелось.

День изо дня, — и до каких же пор?

Все так обычно, так совсем не ново,
И этот чай, и этот нудный спор
О Блоке и таланте Гумилева.

1930

«Печального безумья не зови…»

Печального безумья не зови.
Уйдем опять к закрытым плотно шторам,
К забытым и ненужным разговорам
О вечности, о славе, о любви.

Пусть за стеной шумит огромный город, —

У нас спокойно, тихо и тепло,
И прядь волос спускается на лоб
От ровного и гладкого пробора.

Уйдем назад от этих страшных лет,

От жалких слез и слов обидно-колких,
Уйдем назад — к забытой книжной полке,
Где вечно — Пушкин, Лермонтов и Фет.

Смирить в душе ненужную тревогу,

Свою судьбу доверчиво простить,
И ни о чем друг друга не просить,
И ни на что не жаловаться Богу.

1931

«Только память о страшной утрате…»

Только память о страшной утрате,
Неживой и покорный недуг.
Я люблю мое темное платье
И усталость опущенных рук.

Я люблю мою комнату-келью,

Одиночество и пустоту,
И мое неживое похмелье,
И мою — неживую — мечту.

Кто-то жизнь мою горько возвысил

Стали дни напряженно-тихи.
Только — пачка нетронутых писем
И мои неживые стихи.

1931

Баллада о двадцатом годе

I.