Стихи обо всем

О, эта мука детских фотографий
людей, которых мы любили или любим
(все эти уши, ёжики и лбы),
она не в том, что все они – жемчужны,
не в том она, что мы им – не нужны,
а в том, что мы про них уже все знаем,
а им не видно – собственной судьбы.

Ну, вот я и вернулся сюда – в тридесятую
          эту весну,
в тридцатисемилетнюю пыль, в лопоухие
          столбики счастья…
–  Я хотел рассказать тебе там,
а теперь расскажу тебе тут,
про двух мальчиков, двух медвежат, про двух
          девочек, Рому и Настю…

Всех прекрасных, сопливых, больных,
          безработных, нездешних, не наших,
я собрал на апрельском, на майском своем
          корабле —
бедный мальчик в крапиве (с мечом деревянным)
+ Света, и Саша,
бурундук сумасшедший и девочка на колесе…
Только не было сил у меня быть огромной
          дощатой скворешней
и тянуть соловьиный кадык в лопушнях золотых
          неудач…
–  Это кто ж, интересно, у нас
тут такой неземной и нездешний?
–  Это я, это я тут у вас – весь такой неземной
          и нездешний,
потетешкай меня, послюни, ткни мне в пузо
          цветной карандаш.

Потому что я тоже смотрю из своей лопоухой
          весны
на ужасную взрослую жизнь – и никак не могу
          наглядеться:
сколько разных, прекрасных, родных —
я когда-то любил и забыл,
в 21 столетье своем, в ненасытном твоем
          королевстве.

…Бурундук малахольный помрёт, мы схороним
          его на углу
на медвежьем июньском углу, где сцепились
          малина с крапивой…
–  Я вернулся сюда посмотреть
(потому что потом не смогу)
на корабль, на двух медвежат, на двух
          мальчиков – Олю и Диму.

Черновик

потому что стихи не растут
          как приличные дети,
а прорастают ночью, между ног,
и только раз рождаются в столетье
поэт-дурак, поэт-отец, поэт-цветок.

1.

Да, вот именно так (а никак по-другому)
ушла расплевавшись со всеми моя затяжная
          весна,
и пришла – наконец-то – моя долгожданная
          зрелость.
Только что ж ты так билось вчера, мой сытое
          хитрое сердце,
только что ж ты так билось, как будто
          свихнулось с ума?

…Я стою на апрельской горе – в крепкосшитом
          военном пальто,
у меня есть четыре жизни (в запасе), у меня есть
          письмо от тебя:
«Здравствуй, – пишешь мне ты, – я серьезно
          больна,
И у меня нет жизни в запасе. Завтра у меня
          химиотерапия.
Однако я постараюсь выжить, я буду бороться.
Ты же – постарайся быть счастлив.
Живи, по возможности радостно.
И ничего не бойся». – Ну вот я и стараюсь.

2.