Стихия Перемен

«… Мне часто задавали вопрос — зачем тебе власть?

Я всегда отвечаю честно. Власть над миром, улучшает мое настроение.

Люблю этот мир и крайне не терплю когда с ним обращаются небрежно.

Терпеть не могу когда он оказывается в руках проходимцев. Посмотрите — сплошь пьяницы, психопаты, грязные селяне и политики!

Им нельзя доверять!

А так как проходимцы это все кто обычно добивается верховной власти, то я, естественно, самый подходящий претендент.

Зачем власть бирюку? Селянам не до этого — им нужна соха и плуг.

Все! Иначе весь мир превратится в большую деревню.

А политики… нет ничего страшнее дорвавшегося до власти политика. Я не лучше их. Нет, серьезно. Но! Зато я честнее.

И эта честность позволяет мне лгать для достижения своих целей…»

из речи Темного Властелина Дракона Триградья Грая.

Скрипя обшивкой из серо-черного дерева, покрытого затуманенными листами бронзы корабль подошел почти к самому берегу. Был он велик и страшен — с обвисшими, точно изорванные крылья парусами, похожими на кости скелета мачтами и острою, как клинок, кормой. Украшающие борта судна лики молодых прекрасных женщин смотрели на побережье с такой печалью, что казались плененными морским монстром душами. В деревянных глазницах поблескивала влага. Сам же корабль, беззвучно вынырнувший из тумана во всем своем величественном безобразии походил на древний призрак, спавший веками под толщей соленой воды. И пробудившийся в тяжкий час, как предвестье неотвратимой беды.

На его палубе не мелькала развязная матросня или квадратные из-за медвежьих и волчьих шкур варвары. Не свистела плеть надсмотрщика стегая исхудалые плечи рвущих жилы рабов. Не было видно на нем и корабельных орудий, коими славились судна Балбараша.

Обширная палуба была пуста, но по мере приближения к побережью все различимей становилась одна-единственная фигура стоящая на носу, над самой головою морской богини. Капитан, команда и пассажирский состав в единой персоне взирал на заледеневший берег скрестив на груди руки, в гордой позе существа из другого мира.

Сами собой упали на воду канатные сходы. Влажный воздух дохнул в лица небольшой группе людей робко собравшейся на берегу. И на берег земли Триградской сошел сам владелец судна. Первой, бросающейся в глаза деталью было совершенно не подобающее по времени года и месту одеяние этого человека. Длиннополая рубашка из золотисто-песочного шелка, перехваченная лазурно-небесным кушаком на крепкой талии. О кушак билась сшитая из грубой кожи заплечная сумка с золотой застежкой. Широкие плечи защищенные мощными щитками зеркального цвета брони. Песочного же цвета штаны широкими складками спадающие на колени и заправленные в высокие окованные металлом сапоги. На грудь, украшенную медальоном из бирюзовых и желтых топазов с незнакомым ни одному каллиграфу цивилизованного мира символом, спадали тщательно расчесанные пепельные волосы. Правая рука с надетой на неё по локоть фехтовальной перчаткой необыкновенной конструкции, состоящей из множества латных пластинок и скрепляющих их винтов. Впрочем не было заметно чтобы данное приспособление стесняет владельца. Во всяком случае спускаясь на берег он весьма ловко орудуя рукой затягивал тесемки на левом рукаве, спасая кожу от водных брызг. Собачьего холода заставляющего людей на берегу, одетых в самую теплую найденную дома одежду, ежиться, растирать лица и руки мореход не заметил.

Глаза цвета зимнего моря уставились на семерых трясущихся от холода и страха людей.

— Где прочие? — тихо спросил пришелец, возвышаясь над местными на добрых три локтя. Говорил он с шипящим акцентом, слегка коверкая слова.

Люди опасливо переглянулись. Вперед вышел красноносый триградец в собачьей шапке.

— Тут все. Больше никого не будет, — заметно поджимаясь перед великаном сказал он. Наверное вспоминал, что некоторые правители казнили гонца приносящего худую весть.

— Ладно. Поднимайтесь на борт, добрые господа, — вежливо попросил моряк. — Ваши страдания в этом мире окончились. Идите смело с гордо поднятыми головами.

Посторонившись он указал на борт своего жутковатого судна.

— Вы в наикратчайшие сроки будете доставлены на остров.

Заметив колебание в рядах пришлых он с бесконечным терпением в голосе спросил:

— Что-то не так?