— Заткнись и слушай меня внимательно. Ты сейчас поспрашиваешь здесь всех — монахинь, отца Георга, инквизитора, даже детей. Может, они видели кого-то постороннего в приюте этой ночью или накануне, может, заметили что-то странное. Особенно меня интересуют бродяги. Если вдруг вспомнят, нарисуешь с их слов, поняла?
— Госпожа, можно потом? У многих деток ожоги, их надо…
Я сгребла женщину за шкирку и встряхнула.
— Ты хочешь, чтобы твои детки сгорели все до единого? Если сейчас не остановить колдуна, то в следующий раз ты уже не ожоги мазать будешь, а их пепел совочком собирать!..
Тень побледнела, тяжело сглотнула и кивнула:
— Хорошо, госпожа, я поняла, — она беспомощно оглянулась в сторону монахинь. — Пусть хотя бы Пиона придет сюда, ведь надо же помочь!..
— Пиону пришлю. С карандашами и бумагой. А помогать найдется кому.
Мне точно не следует здесь оставаться, иначе окончательно сорвусь. Я запрокинула голову и похромала прочь. Прочь от тлеющего пепелища и навстречу новому дню, чей багровый рассвет уже занимался на небосводе. Слишком много надо сегодня успеть сделать.
Мартен порывался идти вместе с Пионой, но я не пустила.
— Каждый должен заниматься своим делом, — отрезала я. — Вы должны вовремя открыть пекарню и…
— Но т-т-там наверняка н-н-нужна моя помощь!
— Мартен, — проникновенно начала я, беря юношу под локоть. — Вы сами подумайте, бедные детки, на улице, голодные, замерзшие… Кто-то же должен приготовить для них хлеба, правда? А если все побегут топтаться на пепелище, то…
— Д-д-да, вы правы, — воодушевился Мартен, — Я испеку для н-н-них самые вкусные б-б-булочки…
— Вот и чудно, — кивнула я и отправилась к себе в кабинет.
И только закрыв за собой дверь, я позволила себе сорваться, запустив в стену вазу с цветами, потом без сил опустилась в кресло, яростно сдирая повязку с ноги. Кажется, вывих. Я прикрыла глаза, мечтая забыть. Забыть все и всех. Ничего не знать, не помнить, не чувствовать. Всего лишь один шаг — и я получу забвение… Вечное, такое манящее, холодное ничто бездны… Но стану колдуньей. На мгновение мне стало интересно, каким будет мой демон? Всего один шаг — и больше не будет боли. Я с сожалением прогнала эти мысли. Когда-нибудь это произойдет, но сначала я должна отомстить врагам и позаботиться о будущем Антона. А потом… потом уже будет неважно.
Во-первых, надо разобраться с воягом. Я написала письмо помчику Овьедо, в котором в обтекаемых выражениях просила его порекомендовать меня воягу для решения щекотливого вопроса с господином инквизитором. В конце концов, это должно сработать. Ведь обратиться ко мне дешевле, чем в Гильдию убийц. Дальше надо было найти колдуна и обезопасить свою собственность. Связаны ли пожары и смерть профессора Грано? Очень разные эмоции — в пожарах нечеловеческая злоба, запредельная какая-то, а в псине — самый обычный страх, многократно усиленный безумным разумом. Надо будет узнать у госпожи Грано, боялся ли ее брат собак. Но с другой стороны, я слабо верила в то, что в городе могли одновременно появиться два колдуна. Профессор Камилли определенно врал про своего воспитанника, но отвечал вполне честно про книгу и самого профессора Грано. Еще поведение Луки было странным. Его взгляд свидетельствовал, как минимум, про то, что объявлять его вылечившимся было преждевременно. И профессор прекрасно знал об этом. Я стала размышлять, прикидывать варианты и сама не заметила, как уснула.
И была разбужена странным лаем. Я подняла голову со стола, растерла щеку, взглянула на часы и подхватилась. Было позднее утро, я проспала все на свете. Застыв на лестнице и вцепившись в перила, я с изумлением созерцала бардак в своей гостиной. Казалась, Тень притащила в дом всех погорельцев и теперь устраивала грязных потерянных детей на диване и стульях. Странно, но они не шумели, жались друг к дружке, испуганные и притихшие. Посреди комнаты стоял мрачный инквизитор, держа на руках маленькую девочку, которая и была источником шума, что меня разбудил. Она заходилась в лающем надрывном кашле, поразительном для такого тщедушного тельца.
— Какого демона здесь происходит? — спросонья голос хрипел, и я откашлялась. — Тень?
— Госпожа, пожалуйста, — вылезла вперед Пиона, держа на руках трехлетнего спящего мальчугана, уткнувшегося ей носом в плечо. — Им некуда идти. Приют сгорел… А у нас…
— Что у нас? — я обвела взглядом эту пеструю толпу, и мне стало дурно. — Мой дом — не богадельня! Так что убирайтесь отсюда.
— Им действительно некуда идти, — голос инквизитора был надтреснутым и глухим, он смотрел в пустоту. — Многие дети больны и ослаблены, им нельзя оставаться на улице.
— Мне нет до этого дела. В городе наверняка еще есть приюты или монастыри, в конце концов! Вон отсюда! — я развернулась уходить.
Но инквизитор отдал девочку Тени и взлетел по лестнице, перехватив меня уже у кабинета.
— Давайте поговорим, — попросил он, распахивая передо мной дверь.
— Нам не о чем говорить.
— Прошу вас, — и меня опять неприятно кольнула пустота в его голосе.