За каждой песней день лежит.Но он забыт, и не отыщешь,Какой был день, когда в глушиВорчала ось, тряслись гужи,Торчало в воздух кнутовище.С горы съезжали. Зной накрылГлаза сквозной горючей шапкой,Как банщик, выкатив пары,И колыхал, держа в охапке,Русло воды, махры душок,Косовороток говорок.Внизу играл тележный гром:Вступали кони на паром.Храпя, артачился передний,Как поля выкормыш дикой,В нем подымалось подозрениеК дорожной зыбкости такой.Но по-домашнему проворноОвса потерянные зернаУ ног долбили воробьи, —И, презирая плен позорный,Он вдруг окаменел покорно,И вожжи виснут на слабú.Идет паромщик бородатый,И выпрямляются канаты —И сразу дрогнули, пошлиБока бревенчатой земли.Я тоже выкормыш дикóй,Я так же чту, как этот конь,Устойчивость. Но, как хотите,Когда ступни мои несетМоста плавучий заместитель, —Я снова тот ловец, воитель,Жилец лесов, гонец широт,Несущий руки для открытий, —Кто в первый раз над зыбью вод,Связуя дерево, идет.
1928
Вступление к поэме «Мюнхен»
Конец мировой войны.Немецкие солдаты идут по домам