Он поднял веки. Вдалеке, над морем,Лежал туман, скрывая горизонт.Был ранний час, когда в неравном спореНочь отступает и крепчает сон.Он глянул вниз. Под ним стеной отвесной,Как будто враз отхвачен топором,Летел обрыв до той черты белесой,Где море терлось об уступ ребром.Он вскинул плечи крыльев угловатых,Как плечи бурки, статен и высок.Он шею вытянул, он поднял клюв горбатый,Ловя далекой падали душок.В той стороне, где гор верблюжьи спиныСвой караван тянули на восток,Он уловил ни с чем не схожий, длинный,Рокочущий настойчивый шумок.Он увидал, как выросли в туманеДва явно птичьих, два прямых крыла.Они росли, гремя в рассветной рани,И он присел и зашипел со зла.Ему ль, владыке неба, гор и моря,Грозе любой пернатой мелкоты,Ему ли крылья опускать, не споря,Перед пришельцем новым с высоты?И он пошел стрелой навстречу гостю.И ветер выл, струясь вокруг него.Он вровень стал. И, клокоча от злости,Взглянул в упор. И он узнал того,Кто шел внизу, скрипя арбой воловьей,Чьи гнезда пахли поутру дымком,Кто полз внизу, чьей душной мертвой кровьюОн тешил клюв. И он свернулся в комИ камнем ринулся, ловча ударить первымЧервя крылатого, но воздух бил, гремя,Сдувал назад, и рвал, и дыбил перья.И он отпрянул на спину плашмя.Но боль в крыло ударила. И сразуОно повисло тяжестью кривой.Он шел к земле, корявый, несуразный,Роняя перья, книзу головой.И он, шипя, упал на щебень лысый.Он отступал, сдаваясь в первый раз.Гость уходил. А в море из-за мысаВставал огромный круглый красный глаз.