Читаем Стихотворения полностью

Стихотворения

IЯ видел дуб у вод, под желтый листмне машущий, шумящий, диво-стебель,я с чашей шел… А здесь рожают львятиз желудей, — голы, блестят как!Дуб рад, что дар, что множит род и домимперии, что рдит в нем дрозд народа,пусть молодежь как малый дождь идет,а возрасту уже нужна корона!Они — идут!.. как молот вниз, как дробьна остров, и идут, как звон за воздух,идут у них и зубы… Дрожь беретот этих множеств, как пойдут зуб за зуб!Здесь новая империя КустаГорящего, — где дуб, явленец миру,здесь с радостью бы родила ХристаМария, если б здесь найти Марию.Но не найти… Там было три хвоста:у ясель: вол, осел и гад, здесь — вот что!Там — тридцать три у возраста Христа,здесь — ужас у трех тысяч вод — вот возраст!Вот почему, предвидя правду львят,где чистая идет из уток туча,я к Вам пишу за девятнадцать летдо Третьего Тысячелетья.IIЯ к Вам пишу, по шкуре гладя год —восьмидесятый нолик с единицей.Мне ясла пусты: вол, осел и гадедят девизы, а зимой едятся.Я вырвался, как пламя-изотоп,как знамя из земель, как стремя ветра,как вымя, вывалился изо рта,бью в темя тут: «Пройдет и это время!»Я знаю ритм у рта и дух так млад,грамматик у божеств, янтарный бицепс,скажи себе, как говорит Талмуд:«Пройдет не время — ты пройдешь, безумец!И жизнь пройдет, лаская жар желез,и жест ума уймется, безымянец,и в хоре горя, вторя, взо́йдет жезл:«Не жизнь пройдет, а ты пройдешь, безумец!»Не чту я ту гармонию магог,я — солнце слез, рассудок серебристый,я жизнь зажег, как ночь коня и ног,как соловей в соломе студенистой.Но мне любить, не мне ль и быть, жокей,конь без конца, без ног, кому повем тпру?К губам губами, как к жерлу жерлостреляют врозь, как два ствола по ветру.Любовь — не та, не нота ностальгий,не Лотта-с-Гетта за ездой, борзую ль? —где соловей уже не нахтигаль…О, не любовь, а ты пройдешь, безумец!IIIИ я пройду, как Ирод, в закуток,где вол с ослом… и гад, и дат девизы…Империя Европу закуети так: чрез двадцать лет без единицы.Империя Европу — за кита!Иону в круг: не римская ль уж каска?А потому, что близится закат,агония у рабского комизма.Рабу без бурь нет жизни, без борьбы.Борьба же есть война — за вес лиризма.И, вынув зуб из-за дуры губыи в будни бомб бия, мы веселимся.Я поясню: я в бане, голопуз,уж за полночь, а Ваня слег, как голый,я в бане Ване поливал главу,как бомбу! Ваня встал, к борьбе готовый,вот раб стоял, весь ал, жереб, казак,Макар, телят гонявший в адрес Чермны,где Кузькину мы им покажем казньу экзекуций деда Аракчея.Ты, Ваня, цвет, тебя полью водой,чтоб наливалось племя молодое,вот ты один, а если вдруг войдетИмперия — о триста миллионов?Мы — ум истерик. И не потому,что злы, виновны, с кем-то в путь попутный…Вот я: ребенком, вставши поутру,в пять лет игрался с пролетевшей пулей.Я рос средь пуль, как гений-музыкантв кружочках нот, и что ж держа на сердце? —один расстрел, одну в законе казнь,наркот и две клинические смерти.В семнадцать лет, как умер ЭС-булат,и ни Гробницы-то ему, ни Од-то,а новый ЭН был винный и брюхат,я знал уже, что значит дар народа.Сей норд сержанта любит, а сей Сын,от марьи рож рожденный с мордой медной,взял в рот свисток, сжал, как живот, сосцы,и о каменья — как умел, младенцевпо всей Европе (азиат, звонок! —твои товарцы шьются по ушам бы!).Империя Европу закует.Поможет жить ей. Помощь — без пощады.Но о себе: освобождая мирот свадеб, от рождений и очамив окружность глядя, мы идем на мы…Юнец, вконец не отошел от шага,тем временем я получу билетна византизм, то есть на возмужалость…И Муза в зоне в девятнадцатьлет меня возлюбит. Вот моя возможность.IVКуда бежит оранжевый орелпо воздуху, и гонится за кем он?Кто взял у горизонта ореоли в воду окунул, как бы с закатом?Зачем луна, как золото, взошла,искусство искр у неба отнимая?Идет-гудет внизу морей вода,голубоват фарфор и у омара.Вот лебедь — а как раб, летит, поет,свободный свет он, краснокрыл и звонок,у лап в клешнях и синий ал полет,и в ветры птицеперый держит зонт он.Вставайте, рыбы, из морей, из блюдхрустальных, — бьют столбы луны залетной,из морд морей тяжелый изумрудупал, сквозной, и капает, зеленый.Диск незакатный! Розовый! Душапланет ничейных! — сердца смесь с луною,из радуги, из влаги он, дрожа,летит и льнет ко мне, как бы с любовью,он по аллеям, как платок, летит,он ледяной, отогнанный, животный,как с хутора, как с хартией тех лет…Я лист возьму: он шелковый и желтый.Он — слог у губ, он голос, он не сглазь,он скомкан, с кем-то, ткань он, ниоткуда…О море, омут человеко-слез,плывущее о двух ногах куда-то!Краснеет от заката и светлавода морская — как волна морская!И грудь ее плывущая свежа,как женская и молодая!VОктябрь идет на веслах, как восход,с главой, остриженной до полукружья,мне волосы лобзает воздух вод,по лужам жжет и бреет рябь у пляжа.Стою, с тою закатною звездой,плод пламени, с гирляндой глаз под рампу,я тоже лист, звенящий, золотой,исписанный, как говорится, в рифму.Имеющий стило, или стилет,я — парус-лист, с тел ста любовниц кожа,я — результат столетья, я — Столет,дежурный дождь у солнца от ожога.Что рот мой рек о Веке? Что душавсе смотрит в море, хоть вскормлен и в каске? —ей ни греха уж нет и ни гроша,лишь чистой чайки взлет, как в белой маске.Жил-шел по морю чайк-реанимат,влюбился в чайку, в перо не от Евы,ты мне сегодня в жены рожденаот этих двух существ — у новой Эры.Не стройте стран! В жизнь — женщины уйдут,останутся лишь цифры у династий.Унижен уж, но не убит у бед,я жду: I, январь, чрез девятнадцать.Вот почему пишу иглой и лгу,шью белой нитью жизнь и вьюсь, как вирус…А все ж отодвигается люблюеще на девятнадцать лет, на вырост.VIЛюбить — кто, что? кого, чего? комумне, комику, в живот всплакнуть: «О скептик!Ты — кормчий, не попавший на корму,а я люблю: венец, державу, скипетр».Кому — как ню хвост взвить, а кто умытс утра, и в труд дурит, хотя б и сверстник,скажи ж: «Я Кесарь», — и смешон, убит,и не хоронят, — чуть не сумасшедший.Гай Юлий! — автор, ввел водопровод,имен-племен-времен-империй — туз он,сказал ж: «Я — Кесарь!» — дров-то в рот, а вотлежит, убит — кем, чем? — третейским трусом.О ком, о чем писать жизнелюбовь,юрист с лысцой и козопас без рыльца?А Цезарь — римомир, огромен, жив,имел он щеки льва, глаза, и брился.Он фараонов уложил в постельпапирусную — в моря дно, читатель.Центурион, ценитель, для поэмон нам оставил плакалыцицу-чайку.Ах, чайка с челкой в ливни, не чуждаты морю моему!.. В Дому Балетакто Клеопатру клюнет?.. Чуть вода —ах, наводненье! Гром у нас, у Бельта!VIIУ нас, у Бельта свой минорный клепт.Народа нрав есть нерв от винных ягод.Тот, Цезарь зорь с колечком клеопатр,ходил на Бельт, ему и здесь Египет.Но Бельту свой линолеум, свой Нил,свой отпрыск, щеголь; щучий шут со спирта,тот — Птолемеев (легкий!) — дочь любил,тут, трудный, хуже — с дочкой Самуила.У рифмы римский-русский свойский смысл,как оба сходны уж у Музы пылкой:тот — по смерти чужих усыновил,тут — своего насме́рть убил бутылкой.Несчастны оба! Данники у дюнтот — африканских, тут — балтийских эстов,два эпика, два титулянта дня,отпетые у вин и эпилепсий.Два трагика!.. Злата тому листваиз лавро-вишен, в ней светильный перл он!А тут — с ярмом, у моря, с мордой льва,как черный гром Европе — Петр Первый!..Я так скажу: бегун, червонный жукпо жердочке, как рыбка с жаброй — жаден.Есть суть натуры:Цезарь книг не жег,он их писал. Петр — жег, женоподобен.А потому, что ум не тот, и усто ль недобрит, то ль недобита утварь,успеха нет у зависти у Муз,тот — роль орлу, тут — голодранец с трубкой.Не тот танцор у тел людских и толп,тот — род в народ, всех восхищенья шепот,тот, что ни шаг, — портал, триумф, оплот,а тут — носки слезой народной штопал.Лишь в титулах равны да по цепямоценены, что уж не имяреки:два первых истукана двум царямдвух первых и передовых империй.Но тот и тут: глаз красен, как коралл,немыслим… Тот — не мореход, а всадник,сжег корабли. А этот — корабел,с конем — никак, боялся, как живых всех.Не видя индивида, Фальконев медь бронз, — а ну-ка, солнце, ярче брысьни!Всех Всадником пугают на Коне…Не бойтесь, он матрос, с водобоязнью.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Я о любви. Им — петли волн лепии набросай на шеи в виде водных…Лети ты, чайка, теплая, летииз жизни в жизнь их… Дай мне ягод винных!VIIIО, факт Офелии у ив! И бью льв сердца стрелой, как молоточком гвоздик?О времени, о жизни, о любвичто думал Петр, умнейший головастик?Как с камышами, с шумом в Летний садвъезжал с музыкой гребень петушиный?Язы́ки, что ж, как сабли не свистят,о враль, о женолюб, о петербуржец?Я истреблю не драму, а народ, —он говорил, куя бессмертью купол.Лег на Фонтанку, как венок на гроб,хвостливый Имп. у женских на коленях…Кита Иона, катион ядра,как вырез губ в заборе — бирюзовый,я, вылупляющийся из яйцау желудя, — во времени, безлюбый,разбивший всю башку о шум кифар,где ум у них, у книг, и где фонема?А — Я… А я пишу, шипя, кошмарокрестностей. Я эпик и фантом я.Историк я. Швея души и типголубоокий, — форма рифм задора.У Третьего Тысячелетья путь,я по нему иду и зрю здоровье.IXЧью жуть бы жить? Где б деготь у эгид?Чтоб львят ловить? Рыдая, в ряд трудиться?Прощайте, пращуры! До новых ид!Что дуб трясти, он сам трясет… трясину.Ругаюсь зря я… скажут: демон он,увидит кровь — ив ругань, не до нас-то!..Но что мне делать, если день и ночькровь ходит — императорских династий?Не голубая! Той уж нет нигде,споили всю с полынью в суп Фемиде,не красная искринка зла в нужде,вишневая мне кровь дана — фамилий.Не красная со шкваркой из свинеймногомильонных, — родину горланя,не кровяная (шарик-ролик с ней!),не гиблая из губ, не голубая!Не голубая! беглая, глупа,пугливая, с кофейной гущей львята,не красная — гола и до пупа,гулящая в чулках, щеголевата,не красная! — нетрезвая рабов,неврозная, утоп в поту, тупая,другая моет бровь на этот раз,с вишневой кровью — вижу вас теперь я!Как вы, кивая, белый свет забрав,оставив кожицу как жизнь, шагая,как спросите: «Как жив у роз, здоров?»Как мне живется с кожей из шагреня?Как одному с двумя руками в жим,и чист лица овал, и шип на челке,двадцатый век в крови и не живал,не числится ни по одной ночевке.Кто он, кому я камень окаймлялалмазами сыновними, читатель,как я в канавы ноги окунал,идя и дея словом человечьим.Не найдено! Вынашивая, сед,вишневую, да по лугам гуляя,живите, жители, и те же, здесь —не красная, не голубая!Угас у гроз вопрос за молью лет,не вешняя! Всевышняя — у бедных!Я к вам пишу вишневой кровью львят,тех, топающих тут, не убиенных.У них язык лилов, они — Слова,я — им Отец, они — щенки, пернаты…Кто — и́дущий в моря с мордасой льва?Припомнится портрет — кто Император…XУ моря, где еще нельзя, ни гильз,и вниз, шаля, вонзая трость, тихоня,я с чашей шел, я нес в ней синий глаз,я, помнится, сказал такое:«Я образ солнечный, я диск и льдист,иду я вдоль у вод, и вдаль я шел бы,но озарен, предвидя правду львят,свой гордости венец я снял, как шляпу.Ты — дуб! ты — друг! ты — будущий! ты — Бельт!У моря в раме, с временем по шкуре!имеешь щеки льва, язык, ты — брит!» —так я сказал тогда, теперь пишу я.XIКто Вы?.. Но с головой Земли дебилна спицах ног несется по орбитев иную жизнь, где мир иных обидсулит иную публику амбиций.В петлях у волн теплынь-то тел с вина,ныряют в воду, в ад любви осенней,если б сойти до сумерек с ума,в диагноз-день — кто ж солнца вход оценит?А солнце в день войдет, как обормот,о ген-сократовец, злой из-под лезвий, —напустит дождь на бровь и обойдет,как в кепочке, с улыбочкой, подлейшей.Уйдет оно! И день уж гол, и льготне жди, и дружб, и есть одна надежда:есть в море остров имени Тех Львят,влезть в воду, всплыть, залезть на дуб надежно,сидеть да сеть трясти, чтоб не соврать,даренья рыб, их жир у рож злаченый,взять в воздухе — изжарить и сожратьза облаком хозяев душ заочных.Я хор продрог, но тонок интеллект,пою, пишу в папир на дубе — том я.Ночь надо мной, а подо мной тявк львятдо Третьего Тысячелетья.XIIЗа тучей туча, замутит метельлиствы, любви — и в ночь ты нов, и ясно,возьмешь тех львят, им дашь цветок: миндаль,сидят в руках, им солнечно и ярко.Им дашь молочный литр, и льнут, как с пят-ок вставшие, шелк вьет на шее кудри,поставишь на валун, стоят и спят,и карий глаз у них святой и круглый!Весна идет, а весла воду льют,а ветреница-мельница теченьяВремен стоит на острове Тех Львятдо Третьего Тысячелетья.Их узрит ураган — уйдет, к ним в громорел бежит оранжевый по дубу…Вот вырастут же в море голубоми вплавь сойдут… на сушу иль на душу?Что думается, чудо-человек,мятежник, муж и дух, соавтор с демом?Откроют глаз они — закроют ВекДвадцатый, — между тем, как между делом…XIIIНо ад, он одарен альковным днем,когда с плечом блестящим и нагаявосход-заря взойдет над нашим дном,как рыба, мордой ввысь, как наугад я.О рыба розовая, лом-налимосенний!.. Рокот, мол, ночное море…Уж месяц-мироносец мне не мил!Не любо небо родины в миноре!Я дом отдам!., (чуть вечный, ледовитдом человечный!), выжму пот железный…Уж осенью, а гуси не летят,Ты, Господи, гусей тех, пожалей их.Идет народ на Норд, гоним и наг,а эти льнут и любят клен и ильмень,им, гусям, уж не улететь на Юг,им к заморозкам зиму не осилить.Их держит дружбы поздняя печальречушек в роще и рыбешек в гнездах,их крик с моим — как рук удары вдаль,что ж днем с огнем Ты нам не отзовешься?От слез — отрежу дуб и скот спалю,а дев спущу с цепи рукой ежовой,и дом, и дуб, и дев я не — люблю,страну, где эти гуси гибнут, Боже.Что ж делать — ладить с памятью тех лет,как плыть в полет, кто ж смотрит за устами?У тел до смерти — свойство улететь,не отпустили их… и запоздали.В моем пруду в партере вод — нет мест,над пищей — шип, у хло́пот — голос долог,по лет числу моих — их сорок семь,но тысяч!.. Замерзают гуси, голод.Не дрессируют сердце, и грознейгода у дуг у бубенца отчизны,Ты полюби их, Господи, гусей,их холодны уста, и отпусти их.Вот выйдут в зори, — зов их узких уст,круглы у жал!.. А здесь за щит затишьяподует в пруд, увидят и убьют,себя не смог, какой я им защитник.Не плачь, мое чело, посеем дробь,пожнется бури океан отказа.Как дура битая, Земля, как дубстоит, безжалостна и одноглаза.XIVКто тонет, тот не так уж говорлив,ну, две-три фразы, ритор, ну и… глубже…Ах, море, море, омут голубой,плывущее! А я — идущий, глядя:из вод изваянные, как в окне,на дне у моря фараоны спят, ана них валун лежит, на валунестоит по чайке, их двунога стойка.И био-чайка Бельта ест и ест,и с клювом рыбку рубит, как с кинжалом,и если это души тех, Египт, —«Прожорливые — люди — души», — скажут.Отвечу: саркофаг на дне найдии ляг в него, взгрустнется вдруг — «еду б мне!» —не ешь, иди шаг в шаг и в две ноги,как пес у стоп — лежи, не лги и думай.Будь фараоном, я бы тут же лег,чтоб надо мною ножки-двойни… у́ж в глазбьют голубую чайку в лоб и влетдва ворона, тяжелые, как ужас.Убили, и упала, как в винележит в волне, и смеркнул синий у́ж глаз…И вот идут, как нотные, ко мнедва ворона, тяжелые, как ужас.Они идут по берегу волны,как с копьями, как пьяные, как в шрамах,как орды, воды пьющие волы,как воры книг изданья Рима — в шлемах.Они идут в виду, как бы векасо временем, со жизнью, со любовью…Два ворона летят, как два венка,железные, терновые — на лоб мне!Кто в свод свистит у солнца на краю?Прочь розу! — ты, пузырь у зорь нездешних!..Где ярость я, юродствуя, кую, —идут и тут, два с дулами, неспешных.Два ворона, как ветры, вьют кругинад взморьем и так смотрят с моря у́ж в глаз,что хочется взять выстрел за куркии не стрелять, чтобы не смыть с них ужас.Два ворона в дороге, как ружьяот горя отголосок, как два брата…Они уйдут, как рыбы, вдаль, кружа,тревожные… А мне уж нет возврата.

Перейти на страницу: