Стихотворения

Не знаю вас и не хочу
Терять, узнав, иллюзий звездных.
С таким лицом и в худших безднах
Бывают преданны лучу.

У всех, отмеченных судьбой,

Такие замкнутые лица.
Вы непрочтенная страница
И, нет, не станете рабой!

С таким лицом рабой? О, нет!

И здесь ошибки нет случайной.
Я знаю: многим будут тайной
Ваш взгляд и тонкий силуэт,

Волос тяжелое кольцо

Из-под наброшенного шарфа
(Вам шла б гитара или арфа)
И ваше бледное лицо.

Я вас не знаю. Может быть,

И вы, как все, любезно-средни…
Пусть так! Пусть это будут бредни!
Ведь только бредней можно жить!

Быть может, день недалеко,

Я всё пойму, что неприглядно…
Но ошибаться – так отрадно!
Но ошибиться – так легко!

Слегка за шарф держась рукой,

Там, где свистки гудят с тревогой,
Стояли вы загадкой строгой.
Я буду помнить вас – такой.

Севастополь. Пасха, 1909

«Как простор наших горестных нив…»

Как простор наших горестных нив,
Вы окутаны грустною дымкой;
Вы живете для всех невидимкой,
Слишком много в груди схоронив.
В вас певучий и мерный отлив,
Не сродни вам с людьми поединки,
Вы живете, с кристальностью льдинки
Бесконечную ласковость слив.

Я люблю в вас большие глаза,

Тонкий профиль задумчиво-четкий,
Ожерелье на шее, как четки,
Ваши речи – ни против, ни за…

Из страны утомленной луны

Вы спустились на тоненькой нитке.
Вы, как все самородные слитки,
Так невольно, так гордо скромны.

За отливом приходит прилив,

Тая, льдинки светлее, чем слезки,
Потухают и лунные блестки,
Замирает и лучший мотив…

Вы ж останетесь той, что теперь,

На огне затаенном сгорая…
Вы чисты, и далекого рая
Вам откроется светлая дверь!

В Париже [38]

Дома до звезд, а небо ниже,
Земля в чаду ему близка.
В большом и радостном Париже
Все та же тайная тоска.

Шумны вечерние бульвары,

Последний луч зари угас,
Везде, везде всё пары, пары,
Дрожанье губ и дерзость глаз.
Я здесь одна. К стволу каштана
Прильнуть так сладко голове!
И в сердце плачет стих Ростана[39],
Как там, в покинутой Москве.

Париж в ночи мне чужд и жалок,

Дороже сердцу прежний бред!
Иду домой, там грусть фиалок
И чей-то ласковый портрет.

Там чей-то взор печально-братский.

Там нежный профиль на стене.
Rostand и мученик Рейхштадтский[40]
И Сара – все придут во сне![41]

В большом и радостном Париже

Мне снятся травы, облака,
И дальше смех, и тени ближе,
И боль, как прежде, глубока.

Париж, июнь 1909

Камерата

Au moment où je me disposais à monter l'escalier, voilá qu'une femme, envelopée dans un manteau, me saisit vivement la main et l'embrassa.

Prokesh-Osten. MesrelationsavecleducdeReichstadt[42]

[43]