Стихотворения

«Юношеский бред трагедии» возобновился в 1773 году под влиянием впечатления от трагедии Вольтера «Аделаида Дюгеклен». На этот раз Муравьев ищет оригинальный сюжет. «Читаючи Еминову историю, приноравливал я каждое попадающееся мне мрачное приключение в трагедию» [1]. Выбор пал на сюжет из польской истории XII века. Написав первое и половину второго действия, Муравьев оставил пьесу, затем вернулся к ней в 1776 году, читал ее Дмитревскому, Львову, Хемницеру, Ханыкову. Несмотря на одобрительные отзывы, трагедия не была закончена; сюжет же ее лег в основу баллады «Болеслав, король польский».

В 1773 году напечатаны два сборника произведений Муравьева — «Басни в стихах» и «Переводные стихотворения».

Переводы выполнены еще в Архангельске, Вологде, а может быть, и в Москве. Подбор стихотворений пестр и отражает вкусы не только самого Муравьева, но и его учителей. Здесь и явно начатые под руководством моралиста Шадена религиозные размышления немецкого поэта Брокеса, и анакреонтические оды Брентшена, и направленная против деспотизма ода Вольтера Фридриху II, отрывок из «Цинны» Корнеля, альбомные стихи Мадлены Скюдери, обязательный Буало и действительно интересовавший Муравьева Гораций. Качество переводов невысокое. Они представляют интерес лишь как первая проба пера. Желание перевести более точно ведет подчас к латинизированному синтаксису, к бесчисленным инверсиям, надолго сохранившимся в стихах Муравьева. Сказывается и то, что среди менявшихся учителей писателя были преподаватели риторики духовных семинарий, которые прививали воспитаннику вкус к церковнославянизмам, к архаичным формам слова и архаизированной конструкции фразы.

Индивидуальность поэта в большей мере проявляется в сборнике басен. После Сумарокова, определившего основные черты русской басни, к ней обращаются почти все поэты XVIII века, внося черты, соответствующие их мировоззрению и дарованию. Ближайшие учителя Муравьева — Майков и Херасков — стояли на разных позициях. Майков последовательно развивал намеченное Сумароковым: сатиру, простонародность, бытовизм. Херасков переносил центр тяжести на вопросы морали, стремился к литературной сглаженности языка.

В баснях Муравьева остается сатира. В некоторых из них он решается поучать «сильных мира сего». В басне «Зевес» вслед за Лафонтеном он просит «богов земнородных» в их гневе «греметь» поучая, а не разя смертельно. Следуя приказу барина, желающего отучить коня от дурной привычки махать головой, конюх «бьет, сечет» скотину до тех пор, пока конь «махать головкой перестал и пал». «Осторожнее вы поступать потщитесь», — призывает поэт «конюхов людей». Осторожность необходима для владык и потому, что кони не всегда покорно гибнут, а иногда и сопротивляются. Кто с высоты своей видит в подданных лишь «тварь», рожденную для прихоти правителя, рискует собственной головой:

Конь в брюхо брык,
Упал Мужик.
Поднялся крик.
Кто прежде в высоте вверху был над конями,
Тот стал под коньими ногами.

(«Кучер и Лошади»)

Непосредственное напоминание царям о необходимости не забывать «страшну истину» раскрывает и так ясный смысл басни, резкость которой не снимается приносимым под конец авторским извинением. Об ответственности верховной власти за зло, причиняемое мелкой сошке, и гневе обездоленных напоминает басня «Пес». «Подлые души», смелые лишь по отношению к слабым, осмеяны в басне «Собачка». В эпоху непрерывно меняющихся фаворитов злободневной была басня «Зеркало». «Надменным горделивцам» посвящена и более слабая басня «Половица». Народ — корень, кормилец и поилец управляющей им верхушки. Если он взбунтуется и перестанет слать ей «питательную воду», верхушка погибнет. Это Муравьев понимает. Но с гибелью верхушки погибнет и корень, превратившись в мертвую колоду, утверждает Муравьев нормы дворянской государственности («Верхушка и Корень»). Остальные басни посвящены непритязательной житейской морали. «Не гоняйся за высоким» — учит заимствованная у Эзопа басня «Облако»; «Не ослепляйтеся пустыми похвалами» — басня «Скворец и Ястреб»; «Не суди по себе о других» — «Индей и Сокол»; «Такие тщитеся желания иметь, В которых можете успеть» — «Волк и Лисица».

Молодой баснописец не всегда печатал то, что ему хотелось сказать. Как показывает рукопись, басни кто-то внимательно прочитал и не только сделал замечания, касающиеся стиля, но и настойчиво требовал «поприбавить нравоучения», смягчавшего смысл произведения. Так, обращение к царям сменилось обращением к «подобию владык» («Зеркало», «Мужик, Лисица и Собака» и т. д.) — «правителям» («Кучер и Лошади»). Так, в басне «Верхушка и Корень» появляется смягчающая концовка.