Стихотворения

Шел палач, закрытый маской, – чтоб не устыдиться,

Чтобы не испачкаться – в кожаных перчатках.

Посмотрите, молодцы! Поглядите, голубицы!

(Коло-тили, коло-тили в телеса колоколов.)

Душегуб голубоглазый, безбородый – и убийца,

Убегавший из-под стражи, сторожей переколов.

Он был смел или беспечен. Поглядел лишь на небо.

И не слышал, что монах ему твердил об ерунде.

«До свиданья, други!

Может быть, и встретимся когда-нибудь:

Будем жариться у черта на одной сковороде!»

Май 1938

* * *

Я верю в нас. И это свято.

Мне этот стяг незаменим.

Мне все равно, какую дату

Подарят нам для именин.

Весной вздуваются овраги,

Бурлят и корчатся снега.

В исписанном листе бумаги

Ты видишь первого врага.

Ты шаришь ошалевшим взором,

Кладешь пространство на ладонь.

Пруды сливаются в озера,

Висят скворешни над водой,

Висят деревья вверх ногами,

Кричат в деревне петухи.

Родится истина нагая

И начинаются стихи.

Вот так же мы. И это свято.

Измучив рифмами мечты,

С войны пришедшие солдаты

Прорвем плотины немоты.

5 января 1946

* * *

Ты не торопи меня, не трогай.

Пусть перегорит, переболит.

Я пойду своей простой дорогой

Только так, как сердце повелит.

Только так. До той предельной грани,

Где безверьем не томит молва,

Где перегорают расстоянья

И ложатся пеплом на слова.

Горький пепел! Он стихами правит,

Зная, что придет его черед,

Даже если женщина оставит,

Друг осудит, слава обойдет.

1946

Из цикла «Стихи о Царе Иване»

В тумане

Ты мало грозен был, Иван,

Тебе бы надо быть лютей,

Учил бы разуму людей –

Не удержаться головам!

А если кровь кругом течет,

Да пот, да горькая слеза,

Свистит лоза, топор сечет –

Так это, Царь Иван, не в счет.

Вставай, Иван, седлай, скачи,

С метлой да с песьей головой,

В лесу по-волчьему завой,

В степи по-птичьему вскричи.

Не видно света в слободе,

Не скрипнут двери в темноте,

Ни разговора, ни огня…

Вставай, Иван, седлай коня!

Ты черным вороном лети

Со сворою своей вокруг!

Ты вора-ворога найди,

Найди за тридесять округ.

Ты лютым зверем стань для всех –

Хватай, как волк, юли, как лис,

А дело сделаешь – за грех

Свой человечий помолись.

Не скрипнут двери в слободе,

Темно и тихо, как в воде.

И скачет по полю Иван.

А вкруг него туман, туман…

Июль 1947

Иван и холоп

Ходит Иван по ночному покою,

Бороду гладит узкой рукою.

То ль ему совесть спать не дает,

То ль его черная дума томит.

Слышно – в посаде кочет поет,

Ветер, как в бубен, в стекла гремит.

Дерзкие очи в Ивана вперя,

Ванька-холоп глядит на царя.

– Помни, холоп непокорный и вор,

Что с государем ведешь разговор!

Думаешь, сладко ходить мне в царях,

Если повсюду враги да беда:

Турок и швед сторожат на морях,

С суши – ногаи, да лях, да орда.

Мыслят сгубить православных христьян,

Русскую землю загнали бы в гроб!

Сладко ли мне? – вопрошает Иван.

– Горько тебе, – отвечает холоп.

– А опереться могу на кого?

Лисы – бояре, да волки – князья.

С младости друга имел одного.

Где он, тот друг, и иные друзья?

Сын был наследник мне Господом дан.

Ведаешь, раб, отчего он усоп?

Весело мне? – вопрошает Иван.

– Тяжко тебе, – отвечает холоп.

– Думаешь, царь-де наш гневен и слеп,

Он-де не ведает нашей нужды.

Знаю, что по́том посолен твой хлеб,

Знаю, что терпишь от зла и вражды.

Пытан в застенке, клещами ты рван,

Царским клеймом опечатан твой лоб.

Худо тебе? – вопрошает Иван.

– Худо, – ему отвечает холоп.

– Ты ли меня не ругал, не честил,

Врал за вином про лихие дела!

Я бы тебя, неразумный, простил,

Если б повадка другим не была!

Косточки хрустнут на дыбе, смутьян!

Криком Малюту не вгонишь в озноб!

Страшно тебе? – вопрошает Иван.

– Страшно! – ему отвечает холоп.

– Ты милосердья, холоп, не проси.

Нет милосердных царей на Руси.

Русь – что корабль. Перед ней – океан.

Кормчий – гляди, чтоб корабль не потоп!..

Правду ль реку? – вопрошает Иван.

– Бог разберет, – отвечает холоп.

1947–1950

Томление Курбского

Над домами, низко над домами

Медным ликом выплыла луна.

Во тумане, близко во тумане

Брешут псы, сошедшие с ума.

Только совесть бродит под туманом,

Как изветник, смотрится в пробой.

Не доспорил князь с царем Иваном,

Не поладил князь с самим собой…

Пишет Курбский в лагере литовском –

И перо ломает на куски.

Сторожа по деревянным доскам

Бьют – и то, наверно, от тоски.

«Огляди меня, как саблю, на́ свет,

Выспроси бессонницу мою.

Предаю тебя, проклятый аспид,

Но с тобою Русь не предаю.

Не иду к льстецам твоим в науку,

Не плутаю с хитростью лисы.

Награжден за муку, за разлуку,

Говорю прямыми словесы.

Оглядись! Среди непрочных топей

Ты столбы трухлявые забил.

Воспитал вокруг себя холопей,

А высоких духом погубил.

Отворил ли правду властью царской?

Водворил ли счастье и покой?

Времена жестокости татарской

Воцарились под твоей рукой!

Годы – суть для вечности минуты,

Перейти их мыслями сумей.

Гневом Божьим не родятся ль смуты,

Царь Иван, за гибелью твоей?..»

Оплывая, свечи плачут воском,

Под глазами тени-медяки.

Пишет Курбский в лагере литовском

И перо ломает на куски.

За домами, низко за домами,

Засветилась алая черта.

Во тумане, близко во тумане,

В час рассвета кличут кочета.

Октябрь 1947

Смерть Ивана

Помирает царь, православный царь!