Сияет сад, и девочка бежит,ещё свежо июня новоселье.Ей весело, её занятье — жить,и всех любить, и быть любимой всеми.Она, и впрямь, любима, как никто,семьёй, друзьями, мрачным гимназистом,и нянюшкой, воззревшейся в окно,и знойным полднем, и оврагом мглистым.Она кричит: «Я не хочу, Антон,ни персиков, ни за столом сиденья!»Художник строго говорит о том,что творчество, как труд крестьян, — вседенно.Меж тем он сам пристрастен к чехарде,и сам хохочет, змея запуская.Везде: в саду, в гостиной, в чердаке —его усердной кисти мастерская!А девочке смешно, что ревновалугрюмый мальчик и молчал сурово.Москву давно волнует Ренуар,Абрамцево же влюблено в Серова.Он — Валентин, но ре́кло он отверги слыл Антоном в своеволье детства.Уж фейерверк, спех девочки — наверх:снять розовое, в белое одеться.И синий бант отринуть до утра,она б его и вовсе потеряла,он — надоел, но девочка — добра,и надеванье банта повторяла.Художника и девочки — кумир:Лев золотой, Венеции возглавье.Учитель Репин баловство корил,пост соблюдая во трудах, во славе.А я люблю, что ей суждён приветмодистки ловкой на Мосту Кузнецком.…Ей данный вкратце, иссякает век.Она осталась в полдне бесконечном.Ещё сирень, уже произросложасминное удушье вкруг беседки.Серьёзный взор скрывает озорство,несведущее в скуке и бессмертье.Пусть будет там, где персики лежат,пусть бант синеет, розовеет блуза.Так Мамонтову Верочку мне жаль:нет мочи ни всплакнуть, ни улыбнуться.