Уж я люблю московские законы,Уж не скучаю по воде Арзни.В Москве черемухи да телефоны,И казнями там имениты дни.
3
Захочешь жить, тогда глядишь с улыбкойНа молоко с буддийской синевой,Проводишь взглядом барабан турецкий,Когда обратно он на красных дрогахНесется вскачь с гражданских похорон,Иль встретишь воз с поклажей из подушекИ скажешь: гуси-лебеди, домой!Не разбирайся, щелкай, милый кодак,Покуда глаз — хрусталик кравчей птицы,А не стекляшка! Больше светотени!Еще, еще! Сетчатка голодна!
4
Я больше не ребенок! Ты, могила,Не смей учить горбатого — молчи!Я говорю за всех с такою силой,Чтоб нёбо стало небом, чтобы губыПотрескались, как розовая глина.
«На высоком перевале…»
На высоком перевалеВ мусульманской сторонеМы со смертью пировали —Было страшно, как во сне.Нам попался фаэтонщик,Пропеченный, как изюм, —Словно дьявола поденщик,Односложен и угрюм.То гортанный крик араба,То бессмысленное «цо» —Словно розу или жабу,Он берег свое лицо.Под кожевенною маскойСкрыв ужасные черты,Он куда-то гнал коляскуДо последней хрипоты.И пошли толчки, разгоны,И не слезть было с горы —Закружились фаэтоны,Постоялые дворы…Я очнулся: стой, приятель!Я припомнил, черт возьми!Это чумный председательЗаблудился с лошадьми!Он безносой канительюПравит, душу веселя,Чтоб вертелась карусельюКисло-сладкая земля…Так в Нагорном Карабахе,В хищном городе Шуше,Я изведал эти страхи,Соприродные душе.Сорок тысяч мертвых оконТам видны со всех сторон,И труда бездушный коконНа горах похоронен.И бесстыдно розовеютОбнаженные дома,А над ними неба мреетТемно-синяя чума.
«Как народная громада…»
Как народная громада,Прошибая землю в пот,Многоярусное стадоПропыленною армадойРовно в голову плывет:Телки с нежными бокамиИ бычки-баловники,А за ними — кораблями —Буйволицы с буйволамиИ священники-быки.